Слепец в Газе
Шрифт:
— …Огромный ястреб, — говорила она. Речь ее была быстрой и взволнованной. — Наверное, это был самец.
— А б-были у него п-полосы на х-хвосте?
— Ну да. Темные полосы на светло-сером фоне.
— Т-тогда это б-была с-самка. У с-самок на х-хвосте п-полосы. Энтони саркастически усмехнулся про себя.
Они проходили мимо Ашмолейского музея [169] , когда какая-то женщина, медленно и скорбно спускавшаяся по ступеням, вдруг энергично замахала рукой, выкрикнула сначала имя мистера Бивиса, потом имя миссис Фокс и бегом бросилась вниз по лестнице.
169
Ашмолейский
— Это же Мери Чамперпоун, — сказала миссис Фокс. — То есть, должна сказать, Мери Эмбсрли. — «А может, и не должна, — подумала миссис Фокс, — ведь Эмберли разведен».
Имя и знакомое лицо вызвали в памяти мистера Бивиса всего лишь приятное ощущение радости узнавания. Приподняв шляпу, словно сознательно пародируя старосветского щеголя, он объявил вновь прибывшей:
— Здравствуйте. Здравствуйте, дорогая леди.
Мери Эмберли взяла миссис Фокс за руку.
— Какая приятная неожиданность! — воскликнула она, едва переводя дыхание. Миссис Фокс была немало удивлена такой сердечностью. Мать Мери была ее подругой, но сама Мери всегда держалась отчужденно. Когда же она вышла замуж, то попала в крут людей, незнакомых миссис Фокс и, кроме того, вызывавших у нее неприязнь. — Какая счастливая неожиданность! — повторила миссис Эмберли, повернувшись к мистеру Бивису.
— Да, такое везение случается не часто, — учтиво сказал он. — Вы знаете мою жену, не так ли? А юного крепыша? — Его глаза блеснули, а уголки губ, скрываемые усами, иронически дернулись. Он положил руку на плечо Энтони. — Молодой и подающий надежды.
Она улыбнулась Энтони. «Странная улыбка», — подумал он. Змеиная кривизна закрытого рта, который, казалось, скрывает в себе какую-то тайну.
— Сколько лет я тебя не видела! — произнесла она наконец. — Со времени… — со времени похорон первой миссис Бивис, если уж на то пошло. Но так вряд ли можно было говорить. — За это время ты изрядно вырос! — И она подняла руку в перчатке до уровня его глаз, отмерив большим и указательным пальцами расстояние приблизительно в дюйм.
Энтони от неожиданности нервно усмехнулся, испугавшись, несмотря на восхищение, ее красоты, свободы и раскованности.
Миссис Эмберли пожала руки Джоан и Брайану, затем, вновь повернувшись к миссис Фокс, произнесла, словно оправдываясь за чрезмерную любезность:
— Я чувствовала себя, как Робинзон Крузо, — выброшенной на необитаемый остров. — Она с особым усилием налегла на последнее слово, будто выточив его, что прозвучало смешно. — В совершенном одиночестве и полная владычица того, что у меня есть. — И пока они медленно переходили через улицу Святого Ги-леуса, она принялась рассказывать длинную историю о пребывании на Котсволдских холмах [170] , о договоренности встретиться с друзьями восемнадцатого в Оксфорде по дороге домой, о ее путешествии из Чиппинг-Кемпдена, о ее пунктуальном прибытии к месту встречи, об ожидании, растущем нетерпении, гневе и наконец о том, как она обнаружила, что приехала на день раньше.
170
Котсволд — холмистая местность на юго-западе Англии.
— На календаре было семнадцатое, но с меня станется и не такое.
Все расхохотались оттого, что рассказ был полон неожиданных версий случившегося и необычайных происшествий, реально
Даже миссис Фокс, которая не испытывала особенного удовольствия оттого, кто ее развлекал (причиной тому был развод Мери), оказалась неспособной сопротивляться обаянию миссис Эмберли.
Их смех пьянил Мери Эмберли, как молодое бургундское. Он ударил ей в голову и разлил чувство тонкого блаженства по всему телу. Конечно же они были зануды, они были филистеры. Но успех у зануд и филистеров все равно оставался успехом, который наполнял ее восторгом. Глаза ее горели, щеки пылали.
— С меня станется и не такое, — завывала она, лишь только смех утихал, но напускное отчаяние и самобичевание выглядели карикатурно. Она и в самом деле гордилась своей рассеянностью, считая ее частью своего женского очарования. — Ну все равно я… — закончила она, — я потерпела кораблекрушение. Одна-одинешенька на необитаемом острове.
Несколько секунд они шли молча. Мысль о том, что ее придется пригласить к обеду, занимала всех — мысль, которую миссис Фокс восприняла с раздражением, а Энтони со смущенной заинтересованностью. Обед будет проходить в его комнате, и, как хозяин, именно он обязан ее пригласить. И он хотел пригласить ее — очень хотел. Но что скажут остальные? Не нужно ли сперва как-нибудь обговорить это с ними? Мистер Бивне разрешил проблему, выдвинув предложение по своему усмотрению.
— Я думаю, — замялся он, но затем, ухватившись за нужную мысль, продолжил: — думаю, что наше праздничное пиршество будет еще заманчивей благодаря присутствию новой гостьи, не так ли, Энтони?
— Но не могу же я навязываться, — запротестовала Мери, переведя взгляд с отца на сына. Он выглядит славным парнем, подумала она, чуткий и неплохо воспитанный. На вид очень даже…
— Я уверяю вас… — Энтони искренне, но сбивчиво повторил: — От всей души уверяю вас…
— Ну, если это не повлечет за собой… — Она вознаградила его тайной, откровенной улыбкой, свидетельствующей чуть ли не об умысле, словно между ними были какие-либо узы, словно из всех присутствующих только они понимали смысл происходящего.
После обеда Джоан с Брайаном ушли осматривать Оксфорд, у мистера Бивиса была встреча с коллегой-филологом на Вудсток-роуд, а Полин надеялась тихо скоротать время до пятичасового чая. Энтони остался развлекать Мери Эмберли, выполняя приятную, но опасную задачу.
В двухколесном экипаже, везущем их к мосту Марии Магдалины, Мери Эмберли внимательно посмотрела на Энтони, и на лице ее появилось озорное выражение.
— Наконец-то свободны, — сказала она.
Энтони кивнул в знак согласия и понимающе улыбнулся в ответ.
— Они были довольно утомительны. Я должен извиниться.
— Я часто думала о том, чтобы основать союз борьбы за отмену семей, — продолжила она. — Родителей нельзя подпускать к детям на расстояние пушечного выстрела.
— Платон [171] тоже думал так, — несколько педантично заметил Энтони.
— Да, но он хотел, чтобы детей вместо отцов и матерей тиранило государство. А я хочу, чтоб их не тиранил никто.
Он отважился задать личный вопрос.
— Вас кто-нибудь тиранил?
171
Платон (427–347 гг. до н. э.) — древнегреческий мыслитель, один из основоположников мировой философии.