Слепой гость (изд.1969)
Шрифт:
Я лег рядом с Мамедом и сразу заснул. Мне снилось, что я шагаю и рядом со мной идут люди, и мы все идем и идем без конца, без надежды, что дорога когда-нибудь кончится.
Проснулся я оттого, что солнце било мне прямо в глаза. Я поднял голову и огляделся. Горели костры, на огне шипела баранина, ослы стояли тихо и покорно. Но что-то было такое в лагере, что заставило меня оглядеться еще раз. Да, я не ошибся. Осталось человек тридцать, не больше. Рядом со мной, наклонившись над картой, сидели Мамед и Шварке.
— Мамед, — спросил я, — а где остальные?
Мамед посмотрел на меня недовольно.
— Бог взял их живыми на небо, — сказал он зло. Я не стал допытываться
Я вскочил на ноги. Все тело мое ныло от усталости. Я умылся в ручье и снова вернулся к Мамеду. Он и Шварке по-прежнему сидели над картой. Шварке водил пальцем по линиям горных дорог.
— Здесь, — говорил он, — деревня. Здесь нам не пробиться. А вот здесь — дом отдыха учителей. Я слышал о нем, это — лесная дача, на которой живут четверо служащих да шесть-семь учителей. Есть телефон, и мы можем заставить кого-нибудь сообщить по телефону, что мы здесь не проходили. Если мы выйдем сейчас, то к вечеру будем там.
Мамед кивнул головой. Я обратил внимание на то что если в начале путешествия Шварке, почтенный, добродушный хлопкороб, держался в сторонке, то сейчас он уже почти откровенно командовал и распоряжался. Подсев к одному из костров, я получил изрядный кусок баранины и съел его, торопясь и обжигая рот. В это время заканчивались последние сборы, ослы стояли навьюченные; я только успел кончить завтрак как Мамед скомандовал отправление, и поредевший караван двинулся в путь к дому отдыха учителей. Я шел сзади и думал о том, что в этом доме отдыха отдыхает учитель физики Харасанов, и представлял себе нашу с ним встречу. И еще я думал о том, как бы мне незаметно отстать, чтобы повидаться с Бостаном и сообщить ему, куда направляется караван.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Как изменился вид каравана! Уже не осталось женщин и почти не было стариков. Оглядываясь кругом, я видел крепких, мускулистых мужчин. За ночь у всех оказались раньше, видимо, спрятанные наганы, маузеры и смит-вессоны. Теперь они открыто висели у поясов, высовывались из карманов, поблескивали, заткнутые за седельные ремни. Казалось, будто бы отпала необходимость скрываться и прятаться, будто бы ночью ушли посторонние и теперь остались только свои.
Мулла уже не распевал стихов из Корана. Он даже не совершал утреннюю молитву. Он вообще потерял видимость вождя и командира. Он скромно ехал в хвосте недовольно оглядываясь вокруг, обыкновенный, злой, сварливый старик. Во главе каравана шел Шварке и рядом с ним его адъютант Мамед.
Мы теперь спускались в лесные районы. Вокруг была по-прежнему тишина, и, если не считать орлов, важных и равнодушных птиц, кое-где сидевших на скалах, я не видел ни одного живого существа.
Я очень волновался. Мне необходимо было сообщить Бостану, куда мы идем, но Мамед то и дело смотрел на меня, и стоило мне отойти немного подальше, он начинал искать меня взглядом, а найдя, улыбался, кивал головой и манил к себе пальцем. Я не мог понять, то ли я зачем-нибудь был ему нужен, то ли он боялся, чтобы я не сбежал и не сообщил бы о нашем маршруте.
Солнце стояло уже высоко, когда мы услышали рокот мотора. Эхо множило и разносило звуки. Караван шел в это время ущельем, с двух сторон поднимались гладкие каменные стены, и мотор гремел неизвестно где все громче и
Караван шел дальше. В середине дня сделали привал, и всем роздали по куску холодной баранины и по лепешке. Потом снова пошли. Уже стало темнеть, когда, сделав вид, будто ботинки натерли мне ногу, я сел на камень, чтобы переобуться, и, к моему счастью, никто не обратил на меня внимания. Последний человек скрылся за поворотом, но я еще несколько минут, волнуясь, ждал, не заметит ли кто-нибудь моего отсутствия и не вернется ли за мной. Затихли шаги, и только тогда я со всех ног побежал назад. Я бежал очень долго, а Бостана все еще не было. Я злился и приходил в отчаяние. Бостан мог сорваться с обрыва, мог сломать ногу, мог потерять меня из виду и сбиться с пути.
Я придумывал много самых мрачных возможностей, когда Бостан, такой же, как всегда, лохматый, с вытаращенными глазами, спрыгнул с камня и оказался прямо передо мной. Я очень обрадовался: приятно было увидеть своего человека.
Я рассказал ему о планах Шварке, и Бостан стал очень серьезен.
— Дом отдыха близко, — сказал он, — надо было тебе раньше мне сообщить.
Я стал доказывать, что раньше мне было никак не уйти, но Бостан покачал головой с видом, говорившим достаточно ясно: уж я-то удрал бы, будь спокоен!
— Хорошо, — сказал я, — что же делать?
— Надо попробовать, — сказал Бостан, — сократить дорогу. Здесь есть где-то спуск в ущелье.
— Бостан, — сказал я, — это дикие люди. Они не остановятся перед убийством.
— Да, — сказал Бостан, — я попробую сократить дорогу.
В двух километрах от дома отдыха начинался спуск в ущелье. Бостан рассчитывал, что ему удастся спуститься благополучно. Но нужно было идти обратно за караваном. Мы побежали, и по дороге я выяснил несколько подробностей, заставивших меня серьезно забеспокоиться за успех нашего дела. Во-первых, оказывается, сам Бостан никогда не был в этих местах; во-вторых, мальчик, который рассказывал ему об этом кратчайшем пути от дома отдыха к шоссейной дороге, повредил на нем ногу и вынужден был вернуться обратно.
Караван далеко ушел, пока я бегал за Бостаном. По сторонам дороги вместо камней лежала поросшая травой земля. Справа шло ущелье, внизу текла река и росли деревья, казавшиеся нам кустарником. Склон ущелья был так крут, что самая мысль о том, чтобы опуститься вниз, казалась нелепой. Однако Бостан внимательно вглядывался и наконец остановился. Три больших камня лежали на краю ущелья. Узенькая расселина вела вниз.
— Здесь, — сказал Бостан. — До свиданья.
И, не теряя времени на лишние слова, он стал ползти по расселине вниз. Я посмотрел сверху, как осторожно двигалась по незаметным мне выступам маленькая его фигурка, а потом побежал догонять караван.