Слепой гость (изд.1969)
Шрифт:
Я рассказал чайханщику и его гостям о том, кто были эти двое гостей. Меня слушали недоверчиво, но, когда я подтвердил все сказанное моим честным словом и сослался на Бостана, все стали, кричать и наперебой ругать милиционера за промах. Чайханщик даже вооружился длинным кинжалом, которым он резал овец, и первый кинулся в заросли искать следы, но ничего не нашел и скоро вернулся обратно.
Теперь я все-таки узнал, как все это произошло. Вместе с семьей кочевников, отставшей от своего племени, шел кочевой милиционер. Я никогда до этого не слыхал, что на кочевьях есть свои
Я не стал слушать дальнейших пересудов и повалился на землю рядом с Бостаном. Вдруг пронзительно завизжал чайханщик:
— Вон, вон они!
Он визжал и махал своим длинным кинжалом, указывая на горный скат, где из зарослей выступали белые известковые скалы. Два маленьких человечка (такими они казались на расстоянии) карабкались в гору. Они уходили не торопясь, и тот, что шел слева, заметно прихрамывал. Кочевник свистнул, схватил одну из овчарок за шею и указал ей пальцем на двух человек, поднимавшихся в гору. Тотчас же вся свора бесшумно ринулась в заросли. За собаками побежали мы все — кочевник, милиционер Гумай, хозяин чайханы, молодой человек в очках и я с Бостаном.
Подъем был крут. Никто не сказал ни одного слова, пока мы пробирались кустами в гору, и скоро уже всем не хватало дыхания, но никто не останавливался и не отставал. Потом высоко над нами несколько раз щелкнули револьверные выстрелы, и хотя мы не видели, что там происходит, но поняли, что это овчарки догнали беглецов. Свирепые псы нападали исподтишка, без визга и тявканья, и так же тихо умирали. Потом поредели заросли и открылся голый каменистый скат.
— Здесь! — восторженно прокричал чайханщик.
Теперь двое беглецов были хорошо видны. Они по-прежнему шли не торопясь, и Шварке (тот, что был пониже ростом) прихрамывал еще заметней. Что-то серое, мохнатое дергалось позади них на горе, и видно было — по крутому скату струйкой осыпается песок и мелкие камни. Они перестреляли собак.
— Стреляй! — крикнул чайханщик Гумаю. — Стреляй, милый человек, или дай я выстрелю!
Гумай припал на одно колено и дважды выстрелил, но беглецы уходили, даже не прячась. Расстояние между нами было еще слишком велико, и солнце, поднимаясь из-за горы, било нам прямо в глаза.
Мы уже высоко поднялись на гору, когда я вдруг почувствовал под ногами тропинку. Полого уходя вверх, она опоясывала гору и в полукилометре он нас делала крутой поворот и пропадала в скалах. В гору мы карабкались цепью, здесь нам пришлось пойти гуськом — впереди Гумай и кочевник с двустволкой, позади них — чайханщик, еще отступя — мы с Бостаном и в хвосте — молодой человек, наш ночной рассказчик.
Теперь мы не шли, мы почти бежали, и, видимо, это обеспокоило беглецов, потому что один раз
В это время те, за кем мы гнались, подошли к повороту тропинки и скрылись за ним. Тогда молодой человек, наш рассказчик, ни с того ни с сего начал смеяться. Я еще раньше заметил, что он на бегу бормочет что-то под нос себе, будто бы спорит сам с собой, и слышал его невнятные восклицания: «Ну, конечно, это так. Ах! Дураки! Вот опрометчивые люди! Неужели они сами не могут догадаться?»
— Что случилось? — окликнул его чайханщик, но он продолжал бежать, не отвечая и посмеиваясь про себя, с непонятной веселостью.
Нам все труднее и труднее становилось продвигаться дальше. Тропинка сузилась до полушага. По одну ее сторону стеной поднимались отвесные скалы, по другую был обрыв. Ночной переход с караваном муллы приучил меня гулять по таким местам, по которым в былое время я бы не отважился пройти ни за какие подарки, но когда тропинка сузилась до полушага, я на бегу посмотрел себе под ноги, — мне пришлось остановиться и отвернуться лицом к скале.
— Вперед, мальчики, вперед! — торопил нас веселый молодой человек. Но не мне одному становилось не по себе. Милиционер и кочевник, привычные к высотам, давно уже опередили нас, но все чаще Бостан косился под ноги и боком жался к скале чайханщик.
— Я, кажется, здесь отстану, — слабо сказал он и повернул к нам свое бледное лицо. — Я всю жизнь прожил на равнине, и такие путешествия не для меня, нет, не для меня. Куда ведет эта чертова тропинка?
— Куда? — переспросил и опять рассмеялся молодой человек. — Увидишь сам. А впрочем, лучше отдохни здесь, потому что дальше она будет еще уже.
Осторожно, держась друг за друга, мы разошлись с чайханщиком, и он лег на тропинку к скале лицом. Я думаю, что он был, в общем, храбрый человек, но высоты могут бояться и храбрые люди, — это дело привычки.
Скоро мы дошли до поворота, где нас поджидали Гумай и кочевник. Здесь было что-то вроде широкой площадки, на которой свободно могло поместиться десятка полтора человек. Дальше, у поворота, тропинка опять сужалась.
— Если мы высунемся отсюда, — нерешительно сказал кочевник, — они нас перестреляют по одиночке.
— Конечно, — согласился с ним молодой человек. — Когда персидские воины охотились за ханом Ибрагимом, они так и валились отсюда один за другим.
— Как? — вскрикнул я. — Это дорога в крепость?
— Взгляни сам, — ответил он.
Я лег, на животе дополз до поворота тропинки и осторожно высунул голову из-за камня. Шагах в тридцати от меня я увидел полуразрушенную стену и башню, висящую над обрывом. Стая потревоженных голубей с криками носилась вокруг нее, и мне показалось, что некоторые птицы пролетали под самой башней, потому что плоская скала, на которой она стояла, выступала над пропастью как карниз; скала поддерживала башню, как рука тяжелый сосуд, и все это грузное, огромное сооружение как бы висело в воздухе.