Слепой. Исполнение приговора

Воронин Андрей Николаевич

– Гранат у меня нет, – пожаловался из-за калитки спокойный голос Молчанова. – Мне б хотя бы парочку, ты б у меня тогда попрыгал! Но чего нет, того нет. Ладно, твоя взяла, живи пока. Только особенно-то не привыкай – все равно достану. Скоро, генерал, даже соскучиться не успеешь!

Хлопнула закрывшаяся дверца, двигатель недовольно взвыл, как бывает всегда, когда водитель сильно газует при движении задним ходом, и черный «БМВ» с тонированными окнами ненадолго возник в поле зрения Андрея Константиновича – ровно настолько, чтобы развернуться на травянистом пятачке у ворот соседнего дома. В этот мизерный промежуток

времени генерал попытался одной рукой перезарядить ружье, понял, что все равно не успеет, а если успеет, то черта с два попадет (а попадет, так не пробьет, разве что поцарапает), плюнул и в сердцах швырнул дробовик под ноги.

Бавария прославлена не только своими автомобилями. В первой половине прошлого века там изобрели еще и фашизм. Этот общеизвестный факт отчего-то вспомнился генералу Тульчину, пока он провожал полным бессильной ярости взглядом удаляющийся шлейф пыли, поднятый колесами черного «БМВ». Впрочем, докопаться до корней данной ассоциации и понять, откуда она произрастает, было несложно.

«Ох, и нагорит мне от Виктории Дмитриевны!» – подумал Андрей Константинович, обозревая засыпанную осколками разбитого зеркала, развороченную, усеянную раскатившимися патронами, а кое-где еще и густо испачканную кровью спальню. Это недалекое от истины предположение вернуло его к насущным делам и заботам, и он, перекрутившись винтом и покряхтывая от боли, левой рукой потащил из правого кармана брюк мобильный телефон: нужно было вызвать кавалерию, а заодно, пожалуй, и санитарную повозку – то бишь, «скорую».

Глава 14

Фотосессия была впечатляющая, хотя назвать произведенное ею впечатление приятным у генерала не повернулся бы язык. Выглядело все это достаточно красноречиво, едва ли не исчерпывающе, но кое-что все же требовало разъяснений; к некоторым фотографиям не хватало подписей – желательно, в виде взятой в кавычки прямой речи, – и Андрей Константинович знал, кто может заполнить этот досадный пробел.

– Так ты говоришь, он до сих пор жив? – недоверчиво спросил генерал.

– Так точно, – откликнулся полковник Федосеев. – Буквально в двух кварталах от кафе группа наружного наблюдения их потеряла – этот Молчанов не только стреляет, как бог, но и машину водит, как сам дьявол. А через час Барабанов вдруг объявился около своего дома, целый и невредимый – пришел пешочком, судя по направлению, со станции метро. Странно, правда?

– Хреново это, а не странно, – мрачно поправил генерал. – Я, знаешь ли, в глубине души все-таки не верил, что… Э, да чего там! Эти снимки очень многое меняют, и разговаривать с ним, стервецом, я теперь буду по-другому. Добрая работа, Игорь Степанович. Хотя сказать, что я доволен результатом, не могу. Много бы я отдал, чтобы он оказался другим… Ну, и где сейчас обретается наш двойной агент с маникюром?

– А вот это, товарищ генерал, еще более странно. Он здесь, в управлении. Входя в приемную, я заметил его идущим по коридору – идущим, заметьте, в направлении вашего кабинета. Так что, вполне возможно, он прямо сейчас сидит в приемной. Хотя я ума не приложу, зачем это могло ему понадобиться. Неужели явка с повинной?

– Не торопись с выводами, подполковник, – посоветовал Тульчин. – В наше время и в нашей среде явку с повинной пишут только тогда, когда все и так ясно, как белый день, – пишут под диктовку следователя,

чтобы сдать подельников и скостить со срока годик-другой. – Он утопил клавишу селектора и отрывисто спросил: – В приемной кто-нибудь есть?

– Так точно, товарищ генерал, – на весь кабинет сообщил селектор голосом капитана Смолякова – той самой секретарши, которую, по версии мадам Тульчиной, ее благоверный регулярно выгуливал по дорогим столичным кабакам и ночным клубам. – Майор Барабанов ждет вашего вызова.

– С ума сойти можно, – отпустив клавишу, доверительно сообщил генерал подполковнику Федосееву. – Ты пока свободен. Да не сюда, через запасной выход! Не надо вам сейчас встречаться, ни к чему это. Далеко не уходи, можешь понадобиться. – Он снова утопил клавишу и все так же отрывисто приказал: – Барабанова ко мне!

Федосеев молча скрылся за тяжелой портьерой в дальнем углу кабинета. Проделано это было с весьма похвальным проворством, но без недостойной спешки – в общем, как всегда. Все, что делал подполковник, делалось подчеркнуто спокойно, с достоинством, как будто он был особой королевской крови, в силу крайне несчастливого стечения обстоятельств вынужденной функционировать в чуждой ее утонченной натуре среде простолюдинов. «Интересно, откуда этот седой красавчик знает, где у меня в кабинете запасной выход?» – подумал вдруг Андрей Константинович. Эта мысль и, в особенности, неприязненный тон, которым она была довольно густо окрашена, показались ему не вполне справедливыми, но из песни слова не выкинешь: Федосеев ему активно не нравился, и чем дальше, тем больше. И потом, действительно: откуда?

Портьера в углу как раз успела успокоиться, перестав предательски колыхаться, когда входная дверь распахнулась, и через порог шагнул Барабанов – действительно, живой, здоровый, по обыкновению прилизанный и одетый, как на картинке в журнале мод, и при этом не подавленный, как можно было ожидать, а чем-то явно возбужденный. Войдя, он остановился у дверей, явно не зная, с чего начать и как себя повести – короче, какой прием окажет ему начальство.

– Ну? – спросил Андрей Константинович, постаравшись произнести это короткое междометие тоном, по которому было невозможно угадать его настроение.

– Товарищ генерал-майор! Майор Барабанов…

– Отставить, – прервал эту произносимую деревянным голосом рьяного новобранца уставную тираду Тульчин. – Ты отстранен, фактически – временно, до выяснения обстоятельств, – уволен. Следовательно, обращение по уставу так же неуместно, как и твое пребывание здесь. Я вообще не понимаю, каким образом вы, гражданин Барабанов, проникли в здание. Это ведь охраняемый объект государственной важности! Впрочем, раз уж все равно проник, проходи, присаживайся. У меня есть к тебе пара вопросов.

– Разрешите доложить…

– Да нет уж, позволь, сначала я тебе кое-что доложу. Доложу и покажу… Сядь, я сказал!

Барабанов уселся с кривой ухмылкой, означавшей, видимо, что-то вроде: ну, конечно, я так и знал! Андрей Константинович снова вызвал на монитор только что доставленные Федосеевым снимки, включил режим слайд-шоу и через проектор вывел изображение на установленный в углу большой экран.

– Гляди, – сказал он. – Любуйся, сынок. Эх, ты, Валера-по-Барабану… Ты не Валера-по-Барабану, ты – просто Барабан. Знаешь, что означает это слово в определенных кругах?