Слепой. За гранью
Шрифт:
Сиверов, видя, что время на исходе, жестко спросил:
– Кто отдал приказ заживо похоронить женщину с детьми?
– Не знаю точно, – выдавил бандит, – но в одном из разговоров Карась назвал его пшеком…
– Пшеком? – удивился Сиверов. – Это что – кличка?
– Не знаю!
– А ты ничего не путаешь? – недоверчиво переспросил Глеб Петрович.
– Нет, братан, зуб даю, – поклялся воровской авторитет и, закашлявшись, взмолился: – Да отойди же ты, сука!
Слепой понял, что от смертельно раненного бандита он больше ничего уже не добьется… Через секунду
– Извини, кролик, – недовольно прошептал Слепой. – Теперь тобой займутся другие дознаватели…
Секретный агент ФСБ не стал задерживаться на месте происшествия, а, бросив настороженный взгляд по сторонам, направился к своему покореженному, но все еще дееспособному железному коню…
Черный джип кряхтел, но слушался своего хозяина, который мчался в направлении Санкт-Петербурга. Сиверов понимал, что возвращаться в ресторан «Виноградные гроздья Кавказа» ему уже ни к чему, и терзался одной только мыслью.
– Пшек, пшек… – несколько раз повторил Глеб Петрович. – Что за пшек?
И вдруг Сиверова осенило! Он вспомнил дразнилки.
«Украинцы – это хохлы, русские – кацапы, а пшеки – это поляки! – припомнил Глеб Петрович. – А если учесть, что ликеро-водочный завод ныне принадлежит Аркадию Вацлавовичу Желобжинскому, поляку по национальности, то все становится на свои места! И как это я раньше не додумался?» – посетовал он на себя.
Гипотеза была неплоха, но требовала проверки. Для этого необходимо было слетать в Москву, вернее сказать, побывать в Подмосковье, в психиатрической клинике…
Глава 9
Глеб Петрович взял с собой навестить Эдуарда Синицына его шурина, своего армейского друга Виктора Терехина. Чтобы не светиться, Слепой взял напрокат у одного из своих знакомых товарищей такси и на время стал извозчиком.
Подъезжая к клинике, Сиверов сбавил ход и еще раз напомнил Виктору о цели их визита и о том, как необходимо себя вести.
– Так, Витя, ты не забыл, о чем мы условились? – переспросил Глеб Петрович.
– Да, Глеб, – недовольно проворчал Терехин, – я все помню!
– А фотографии? – не отставал от друга дотошный фээсбэшник.
Сиверов задал еще несколько вопросов своему пассажиру и, оставшись довольным результатами расспроса, нажал на газ. «Волжанка», слегка взревев, быстро понеслась по шоссе…
Такси подъехало к воротам психиатрической клиники, в которой уже полгода находился Эдуард Михайлович Синицын. Выйдя из салона автомобиля, Терехин взял пакеты с провизией для больного родственника и локтем толкнул дверцу.
– Ну, я пошел, – произнес он.
– Давай, – сказал Сиверов.
– Будем ждать тебя на лавочке в конце аллеи, – напомнил Терехин. – Найдешь?
– Не маленький, – ответил Глеб Петрович, – конечно, найду.
Терехин вошел в открытые ворота и зашагал к
«Как в шпионском триллере», – подумал секретный агент ФСБ.
Глеб Петрович мог бы зайти на территорию больницы и через ворота, однако не хотел привлекать к себе внимание вахтеров. Присев на скамейку, он закурил сигарету, дожидаясь, когда появятся Терехин с Синицыным. Ждать пришлось недолго: не успел Слепой докурить свою сигарету, как в конце аллеи появились двое мужчин.
Когда мужчины подошли к скамейке, Сиверов встал и поздоровался с Синицыным, однако тот лишь жалко улыбнулся в ответ и опустил седую голову.
– Зря стараешься, Глеб, – печально произнес Терехин, – он даже меня не узнает!
– Покажи ему фотографии, – сказал Слепой и предупредил: – Только по одной и медленно.
– Хорошо, – согласился Терехин и достал из внутреннего кармана пиджака несколько фотографий.
Слепой внимательно наблюдал за выражением лица больного человека, которому Виктор показывал фотографии как родных, так и незнакомых ему людей. Глеб Петрович отметил про себя, что фотографии родных вызывали у Эдуарда Михайловича нечто вроде сожаления и умиления, а на фотографии незнакомых людей больной человек вообще не реагировал. Когда все фотографии были показаны, Сиверов достал из внутреннего кармана куртки еще одну фотографию и протянул ее Виктору.
– Покажи ему ее, – сказал Слепой и застыл в напряженном ожидании.
Случилось то, что он и предполагал. Увидев лицо холеного мужчины на фотоснимке, Эдуард Михайлович широко раскрыл глаза.
– Э-э! – застонал он.
Затем лицо Синицына перекосилось: более того, он выхватил из рук Терехина фотографию, с бешеной ненавистью порвал ее на мелкие кусочки, бросил их на землю и принялся топтать их ногами, нечленораздельно приговаривая:
– Шэк, шэк, шэ-эк!
Терехин испуганно посмотрел на Сиверова, не зная, что предпринять в данной ситуации.
– Что делать, Глеб? – растерянно спросил он.
– Прогуляйся, Витя, с ним по аллее, – посоветовал Слепой своему армейскому другу, – а я подожду тебя в машине.
– Хорошо, Глеб, – произнес Терехин и, взяв под руку Синицына, неспешно побрел с ним по аллее.
Сиверов с болью в сердце посмотрел вслед удаляющимся мужчинам и покачал головой. Теперь у него не было сомнений в том, что он знает виновника смерти семьи Синицына.
Слепой гнал «Волгу» как на пожар, думая о человеке, который жил двойной, а может быть, и тройной жизнью. Нужно было вывести этого ублюдка на чистую воду, чтобы он понес положенное наказание, однако Сиверов отдавал себе отчет в том, что прямых доказательств в его причастности к смерти семьи Синицына у него нет, да и доказать, что Желобжинский играет важную роль в криминальном бизнесе, будет весьма трудно.