Слепящая тьма. часть 2
Шрифт:
— Заплати любую цену, неси любую тяжесть, перебори любые лишения, помоги любому другу, борись с любым врагом…
Невысокий человек, с жесткой щеточкой седых усов, кутающийся в черный, длинный плащ, не оборачиваясь, ответил
— Вот мы и платим…
Морские пехотинцы как раз поставили гроб около зияющей черным могильной дыры в зеленом ковре Арлингтона
Еще один человек, чуть повыше ростом, седой, в старомодных очках, бывший начальник первого и нынешний министр обороны США встал рядом.
— Это и есть плата, которую с нас требует новый мир. Мир который мы создали…
Томас Рамайн резко повернулся
—
— Мир после 9/11. Иногда мне кажется, что когда-нибудь, через несколько сотен лет, дети в школах будут изучать 9/11 как переломную точку. Как мы сейчас говорим — до рождества Христова после рождества Христова…
— Брось… Мир всегда бы таким и после 9/11 он ни на йоту не изменился. Разница в нас самих, и в том как мы на него смотрим. 9/11… в этот день нам просто дали по морде, да так что у нас слетели с носа розовые очки. Вот и все. Не стоит воспринимать хорошую затрещину как крушение мира.
Министр обороны США Роберт Гейтс не стал отвечать. Он знал Рамайна уже более сорока лет, еще со времен совместной работы в отделе по борьбе с советской угрозой, и знал что его не переспорить.
— Ты нам нужен — коротко сказал он
— Обратись к моему начальству с запросом о сотрудничестве
— Мне не до смеха.
— Мне тоже. Ты не задумывался, что в том, что мы здесь стоим и разговариваем как два разведчика в чужой стране есть что-то ненормальное?
— У нас нет выбора.
— Не надо. Выбор есть всегда. Когда ты живешь в доме, где воняет дерьмом, где в гостиной дерьмо, где на кухне дерьмо, где в душе дерьмо — у тебя есть выбор. Продать дом и переселиться жить в другой. Купить противогаз. Наконец, взять швабру и как следует убраться.
— Мы предпочитаем в таком случае надеть противогаз. Пусть и самый дорогой.
— Вот в этом то и проблема. Вместо того чтобы убрать дерьмо — мы покупаем противогаз и живем рядом с дерьмом, которого становится все больше и больше. Когда противогаз уже не спасает — мы покупаем новый, еще более дорогой. Но убраться в голову нам не приходит, потому что не хочется запачкать руки. Чем дальше — тем дерьма больше и тем больше нам придется запачкаться, когда мы все-таки решим убраться
— Ты слышал последнее выступление на СНБ? — сменил тему министр
— Кого? Негропонте, что ли? Слышал. Уничтожить Аль-Каиду не удается…
— И что ты насчет всего этого думаешь?
— Негропонте мастер грязной игры. Он привык к тому, что с ним играют по правилам, он же о них не задумывается. Уничтожать Аль-Каиду — это не эскадроны смерти организовывать.
— Есть альтернативный план. Нам нужно развязаться с Афганистаном, привести там все в приемлемые рамки и уйти. Иначе мы не уйдем оттуда никогда и кончим, как кончил Советский Союз. Кое-кому это нужно чем дольше мы там находимся — тем больше им на счета капает денег. Я предлагаю участвовать тебе в альтернативном плане афганского урегулирования. И не только тебе, но и твоему сыну.
— Ты на него уже вышел?
— Нет…
— Рассчитывал, что роль вербовщика возьму на себя я… Не выйдет.
— Черт, это же наша страна!
— Ты это мне говоришь?!
Министр подавил в себе раздражение — за время работы в ЦРУ он хорошо научился это делать.
— В чем проблема?
— Проблема? Да хотя бы в том, что у нас нет больше страны. Верней,
— Было принято политическое решение. Единство власти в этом и заключается.
— В том чтобы замести мусор под ковер и так там оставить до лучших времен или до досужего журналиста всюду сующего свой нос? — Рамайн внезапно сменил тему, словно переключатель щелкнул — ладно, рассказывай, что там у тебя…
— Ты помнишь советский отдел?
— И?
— Тогда мы работали система против системы. В КГБ был американский отдел, у нас советский отдел. Система против системы. Сейчас мы пытаемся работать системой против одного человека. Это все равно что пытаться машиной убить комара. Для того, чтобы уничтожить или захватить в плен одного человека — нужен другой человек.
— Бен Ладен создал свою систему. Это не Карлос Шакал, он не одиночка.
— Его система в корне отличается от нашей. В ней отдельным исполнителям и мелким группам дается куда больше самостоятельности и свободы, чем у нас. Это не система — скорее это конгломерат людей, объединенных общей целью. Кроме того — мы столкнулись с совершенно новым типом сопротивления в Афганистане. Мы идем вперед, они отступают без боя, сдают позицию за позицией. Как только мы зачищаем территорию и отходим, они возвращаются. Нас просто не хватает, для того, чтобы контролировать Афганистан нужно не меньше трехсот тысяч человек. Такой контингент мне не дадут никогда. Следовательно, нужно сделать что-то такое, что не позволит им отступить. Война, как и во времена СССР, должна вестись не только и не столько оружием.
— И что ты предлагаешь?
— Нужно вывести их на бой, поставить позади них стенку. Сделать так, чтобы отступить для них означало бы позор. Эти люди воспринимают по-своему понятие "честь" и на этом можно сыграть. А сыграть можно только одним способом — взять Бен Ладена, причем взять его живым.
— Взять Бен Ладена… — повторил Рамайн — и чего мы этим добьемся? Мне кажется, что вопрос здесь немного в другом, Бен Ладен — символ и не более того. Возьмем его — на смену придет другой. Война идет потому что она соответствует интересам неких лиц и у нас и с той стороны. Пока есть эти интересы — война никуда не денется. Причем что с той что с другой стороны, что для тех что для этих — я имею в виду высшую прослойку, ислам и все эти символы — пустой звук. Если это будет выгодно — они будут молиться на телевизор.
— Верно. Но те, кто с нами сражаются — они то верят! Если мы пообещаем судить Бен Ладена в Афганистане и повесить его там — ситуация взорвется. Бен Ладен — символ исламского сопротивления, если мы сделаем то что обещаем — позор падет на всех афганцев, верящих в Аллаха! Позор, от которого уже не отмыться. Никто не останется в стороне.
— И если ситуация взорвется… мы примем бой. Так?
— Вот именно. Никто не сможет остаться в стороне, даже те кто скрываются до поры до времени — и те возьмут автомат. Честная война, лицом к лицу. Мы решим ситуацию за месяц — и пусть это будет жестокий и кровавый месяц, пусть еще немало людей найдет смерть в горах — это будет последний месяц войны. После этого — воевать с нами больше будет некому.