Слепые жернова

Куксон Кэтрин

— Посмотрите на меня, Сара!

На этот раз она повиновалась. Его взгляд был полон ласки, доброты, любви, и у нее защемило сердце при мысли, что она все это теряет.

— Я люблю вас, Сара, люблю так сильно, что мне не хватает слов, чтобы поведать о своем чувстве… Ответьте: если бы вчера по дороге домой я предложил вам выйти за меня замуж, что бы вы ответили? Только честно!

— Я бы… ответила согласием.

— Потому что вы меня любите?

— Да.

— О Сара, это прекрасно! Но если начистоту, то что вы во мне нашли? Я ведь так, ни то ни се. — Он улыбнулся. — Если бы вы увлеклись, скажем, моим братом Джоном, это еще

можно бы было понять, но я!.. Я никогда ничего не добьюсь. С меня довольно моей наезженной колеи, я не выберусь из нее до самой смерти. Главное, чтобы рядом были вы!

Благодаря этому шутливому описанию его характера вся картина предстала перед Сарой в ином, более радужном свете; к ней стали возвращаться силы, на костях оживали мышцы. Все ее существо наполнилось неведомым раньше блаженством. Ей захотелось прижаться к нему, спрятать голову у него на груди и забыться; забытье — вот единственное, к чему она сейчас стремилась. Но при мысли о его матери она встряхнулась. Она не сможет смотреть в глаза его матери; отцу и дяде еще куда ни шло, но не матери… Почти ни на что не надеясь, она пролепетала:

— Твоя мать… Все бесполезно — я не смогу перед ней появиться.

— Мама?! — Он скорчил потешную гримасу. — Она как раз все понимает лучше других. Послушай, Сара! — Он схватил ее за плечи. — Мама хочет, чтобы я на тебе женился. У нее есть на то свои причины, о которых я пока не стану тебе говорить, но она хочет именно этого, несмотря на твоего папашу.

— Он мне не отец, а отчим. — Это было единственное, чем она еще могла гордиться, — отсутствие родства между ней и Патом Бредли.

— Отчим? Очень рад, что это так. В общем, несмотря на него и его давешнюю ругань… Хотя я не отказываюсь от своих слов: он появился и исчез спокойно. В общем, так или иначе для нее желательно, чтобы я на тебе женился. Если хочешь знать, мне кажется, ты пришлась ей по душе. Ей мало кто нравится. Таких людей, как она, называют замкнутыми, скрытными, трудными, но она очень хорошая мать, к тому же ты ей понравилась. Я очень хорошо ее знаю — лучше, чем родного брата, чем отца, и могу отвечать за свои слова. — Он снял руки с ее плеч и прижал ладони к ее щекам, приподняв ей голову. — Ты помнишь, что сегодня мы едем в Ньюкасл? Так вот, поездка отменяется. Вместо этого я веду тебя к себе домой. Я сказал матери, что приведу тебя, и она ждет. Когда ты закончишь, я приеду за тобой, и мы отправимся к нам.

— О Дэвид, Дэвид!

Она упала ему на грудь и так разрыдалась, что ее дрожь передалась ему. Снова ему пришлось вытирать платком ее лицо: вокруг глаз, у носа, вокруг губ. Он не отрывал взгляда от ее губ, словно в них было что-то завораживающее. Потом его ладони зажали ей уши. Он притянул Сару к себе. Ее шляпка покатилась по траве. Они слились в поцелуе.

Никого не стесняясь, они целовались, сидя в разгар субботнего дня в приморском парке. Этого было достаточно, чтобы покрыть свои добрые имена позором. На парковой скамейке можно проливать слезы, но не целоваться. Эта мысль посетила ее на мгновение и тут же растаяла. Ерунда! Ничто в целом мире не значило сейчас ровно ничего, кроме него, Дэвида, — мужчины, сделавшего ее своей избранницей.

4

Дверь открыла его мать.

— Вот и вы, — молвила она со слабой улыбкой.

Дэвид пропустил Сару вперед и сказал:

— Дай мне твое пальто.

Мать открыла дверь гостиной, заглянула туда и обернулась к Саре.

—

У нас горит камин. По вечерам бывает холодно, особенно в дождь.

— Мы заставили тебя ждать? — спросил Дэвид, поправляя галстук.

— Нет-нет. Все, кроме чая, уже готово. Входите. — Она слегка прикоснулась к руке Сары, прежде чем та переступила порог комнаты. — У нас с вами еще будет время поговорить.

Сказав это, мать поспешила прочь и скрылась за одной из дверей, из-за которой раздались голоса и детский крик. Сара замерла, глядя ей вслед. Она чувствовала волнение, хотя, возможно, отложенной беседе следовало радоваться. Впрочем, трудного разговора было не избежать, и это ее тревожило.

— Ты как загипнотизированная, — сказал Дэвид, усаживая ее на диван.

— Мне бы только пережить этот вечер — и я проживу сто лет.

Это была ее первая попытка пошутить, и он благодарно обнял ее. Объятия продолжались не более секунды, после чего он выпустил ее, прошептав:

— Через минуту все будут в сборе.

Полагая, видимо, что лучшая оборона — это наступление, он предложил:

— Может быть, лучше не медлить, а сразу идти в гостиную?

— Нет-нет, — поспешно возразила она, — дай сперва перевести дух.

— В таком случае, я на минутку тебя оставлю. Я…

Он как будто колебался, стоит ли посвящать ее в причину своей отлучки. Она подумала, что ему всего-навсего захотелось в туалет, но тут же отбросила эту мысль. Скорее, он решил переброситься словечком с родными, вероятнее всего — с матерью.

— Ступай. — Она подтолкнула его. — Двум смертям не бывать, одной не миновать.

Он засмеялся над ее шуткой, запрокинув голову, хотя, определенно, нервничал. Потом, на секунду зажав ей ладонями уши — ласка, которая, как ей предстояло выяснить, имела тот недостаток, что лишала ее способности слышать, — шепотом сказал:

— Нам будет хорошо вдвоем, Сара. Ты рождена для веселья.

С этими словами он оставил ее. Временная глухота прошла. Она сидела на краешке дивана, напряженно размышляя. Рождена для веселья? Забавно: в ее жизни как раз веселья было кот наплакал. Впрочем, он прав: она любит похохотать. Он наблюдательный человек, если заметил это. Она огляделась. Комната показалась ей красивой, светлой, чистой: ни разбросанных газет, ни книг, ни валяющейся как попало одежды, ничего лишнего на каминной полке. Она восторженно смотрела на белый карниз над выложенным бледно-голубой плиткой камином. Трудно было себе представить, чтобы кто-то посмел даже пальцем прикоснуться к этому сооружению, разве что смахнуть пыль с мраморных часов и двух розовых ваз с изображениями дам в старомодных нарядах. Сара оглянулась и увидела пианино. Инструмент тоже не был заставлен — всего две фотографии по углам. На обеих красовались мальчики, один из них — Дэвид в возрасте лет шести. Она узнала его по глазам и по улыбке. Ее охватило теплое чувство, быстро сменившееся страхом: ведь она собралась за него замуж!

Дверь открылась, и Сара поспешно обернулась. На пороге стоял мужчина, таращивший на нее глаза. Закрывая дверь, он по-прежнему не сводил с нее взгляда. Потом, покачав головой, воскликнул:

— Боже всемогущий! Что ж, приятно с вами познакомиться!

Сара вскочила. С этим человеком она прежде не встречалась. Она догадалась, что это и есть Джон, брат Дэвида, хотя он совершенно не был на него похож. Подобно тому, как она была крупновата для девушки, он был очень крупным для молодого человека.