Слепые жернова
Шрифт:
— Все равно я на ней женюсь.
Стенли закрыл глаза. Посидев немного так, он протер очки, неторопливо заправил дужки за уши и молвил:
— Что ж, выходит, больше и говорить не о чем?
— Прости, папа.
— Знаешь, не надо беспокоиться, что ты сделаешь больно мне или даже матери, хотя она приняла это более стойко, чем я ожидал. — Он дернул головой. — Но ты прав, говоря, что она так к этому относится потому, что ей невыносима мысль, что может получить продолжение та, другая история. Ты сам — вот о ком здесь нужно в первую очередь позаботиться. Супружество — дело долгое и нелегкое, как бы
Дэвид развернулся и медленно вышел из кабинета. Забрав из гардероба плащ и фетровую шляпу, он покинул судостроительную контору и немного постоял на тротуаре. Вокруг кипела обычная субботняя толчея. Счастливчики, имевшие работу, валом валили из ворот доков и расходились по многочисленным барам, расположенным напротив, или поднимались на дамбу, чтобы поверху поспешить на станцию. Здесь, наверху, всегда было черно от людей, которые стояли по одному и кучками, бранясь помалкивая, в надежде, а кто и в молитве, что юр падет на них, что подвернется хоть какая-то работа. Подработать хоть раз в неделю — и то было подспорьем, что уж говорить о горьком чувстве ей ненужности…
Дэвид никогда туда не поднимался, но улавливал чувства, обуревающие людей в доках, в Джарроу, во всем Тайнсайде, во многих частях страны. Впрочем, сегодня это чувство, хотя и присутствовало, подавлялось другим — его голова была полна мыслей о Саре, о предстоящей встрече с ней, о беседе и попытках ее утешить.
Он побрел через дорогу, на конечную остановку, отстаивал свои положенные пять минут трамвай, и собрался было подняться на площадку, когда кто-то хватил его за руку и потянул назад.
— Куда это ты?
— В Шилдс.
— В такое время? А как же семейный обед?
Дэвид стоял на тротуаре и молча смотрел на брата. Джон Хетерингтон был на пару дюймов ниже Дэвида ростом, зато раза в два шире. Подобно своему дяде, он имел почти квадратную физиономию и широко поставленные карие глаза, смотревшие хмуро. Рот и ноздри были у него чрезмерно широки. Нос как будто портил его лицо — с таким носом никак нельзя было называться красавцем, зато вся его внешность привлекала внимание, и люди, впервые его увидев, всегда на него оглядывались. Смежив набрякшие веки, он сказал:
— Что-то у тебя нездоровый вид. Никак прихворнул?
— Нет, со мной все в порядке. Дай-ка я тебе расскажу, в чем дело…
Пока Дэвид собирался с духом, Джон сказал:
— Значит, что-то да есть? Валяй, выкладывай, только не тяни, я хочу уехать на этом трамвае.
— Я женюсь.
— Что?! — Джон задал вопрос с ходу, не поверив Дэвиду. Тут же опомнившись, он недоуменно бросил: — Не может быть! Неужели ты такая размазня? Это же самоубийство! Сам знаешь, как к этому отнесется мать…
— Речь не об Эйлин.
— Не об Эйлин? — Джон широко раскрыл глаза и двинул Дэвида кулаком в плечо. — Неужто о той штучке с задов, о которой все болтают? Но ведь ты знаком с ней всего две недели!
— Нет, гораздо дольше.
— Вот это да! — Джон набрал в легкие побольше воздуху и распахнул пальто. — К чему такая спешка?
— Знаешь, я тороплюсь. Вот заглянешь домой — и обо всем узнаешь. По крайней мере о событиях вчерашнего
— Это от меня никуда не денется. Главное, Дэви, не дай себя облапошить. — Джон посерьезнел, его карие глаза потухли. — Прислушайся к моим словам, парень, я знаю, о чем говорю. Раньше я, сам знаешь, помалкивал, потому что считал, ты сам разберешься, что к чему. Как постелешь, так и поспишь — до чего удачная поговорка! Учти, женитьба может оказаться таким адом, от которого самим чертям станет тошно. О да! — Джон понизил голос. — Знаю, знаю, бывают чудесные пары, не разлучающиеся по десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят лет. Мы оба о них наслышаны. Но потрудись задать себе вопрос: кто-нибудь из них хотя бы на минутку задумывается о жизни? Чаще всего они живут вместе из-за дома, обстановки; это не жизнь, а совместное существование. Знаешь, что такое стандартный муж? Хлебная карточка!
— Прости, Джон, мне пора. Не пропустить бы трамвай. — Дэвид указал на кондуктора, поднимающегося на подножку. — Увидимся.
— Ладно, ладно.
Они переглянулись. Потом Дэвид развернулся и одним прыжком оказался в трамвае.
Когда Джон открывал рот, унять его было невозможно. Он мог разглагольствовать на любую тему. Вечно он разбирал все «за» и «против», причины и следствия, усложняя простейшие вещи. Но когда он сравнивал брак с кромешным адом, то, несомненно, имел в виду собственный брак. Раньше Дэвид не знал, что брат мучается. Для него не были секретом раздоры Джона и Мэй, но Мэй — женщина с характером… Оба были неуживчивы. Мэй возражала против увлечения политикой, забастовок и жизни на пособие по безработице, потому что, подобно половине женщин в городе, опасалась, как бы следующая мужнина получка не оказалась последней.
Кромешный ад… Нет, он не мог представить адом свою жизнь с Сарой. Сара не такая. Но почему отец говорит, что любовь может длиться одно мгновение? Боже, почему бы им всем не придержать языки и не позволить ему поступить по-своему?
Спустя полчаса он стоял перед витриной магазина. Когда в магазине осталась всего одна покупательница, он вошел. Сара заметила его, отдавая покупательнице сдачу, и вздрогнула. Покупательница оглянулась и улыбнулась, смекнув, что к чему.
Он стоял в долине между двух холмов, образованных полками со стеклянными кувшинами, и смотрел на Сару. Вид у нее был болезненный: глаза не покраснели, но припухли, лицо, которое он всегда сравнивал с солнцем, выражало скорбь. То обстоятельство, что девушка, которой предстояло стать его женой — да, женой! — оказалась во власти эмоций, больше всего вселяющих в него страх, вызвало у него злость — очень редко посещавшее его чувство. Его голос хлестнул ее, как кнут:
— Когда вы заканчиваете?
Она не посмела поднять на него глаза. Сейчас ей больше, чем когда-либо, хотелось умереть, провалиться сквозь землю. Унижение лишило ее последних остатков гордости, за которые она отчаянно цеплялась, чтобы окончательно не увязнуть в топи Пятнадцати улиц.
— Вы пойдете обедать? Ответьте же мне, Сара!
— В час дня… — Это был даже не лепет, а стон.
Он настойчиво прошептал:
— Сара, Сара, взгляните на меня!
Она не подняла головы, а стала смотреть в сторону, теребя и скатывая в шарики какие-то бумажки из коробочки.