Слепые жернова
Шрифт:
Сара не встала, не дала ей словесного отпора — она продолжала сидеть, борясь с тошнотой и глядя на старуху. Да, Мэри состарилась, и ненависть ее была застарелой, но нисколько не ослабевшей, скорее, наоборот. Сара поняла ситуацию. Эта исходящая ненавистью особа взяла Кэтлин под свое крыло, но не для того, чтобы защитить, а с единственным намерением — оторвать от матери, уберечь от заразы, рассадницей каковой она числила Сару.
— Послушайте, бабушка… — подал голос Майкл, но тут же смолк, повинуясь негодующему жесту.
— Когда ты уйдешь? — переспросила Мэри. — Отвечай на вопрос.
Сара отвыкла разговаривать.
— Я вернулась домой…
Не успела Сара сформулировать свой простой ответ, как Мэри крикнула:
— Домой? Здесь больше не твой дом! Ты отказалась от него десять лет тому назад.
Сара, по-прежнему не повышая голоса, проговорила своим новым, бесцветным тоном:
— Арендная книжка по-прежнему на мое имя. Дэн сказал…
— Мало ли что наболтает Дэн! — презрительно крикнула Мэри. — Я знаю все, что он способен сказать. Где ему знать, что Майкл два года назад переписал дом на себя? Да ты оглянись! К чему ты здесь имеешь отношение? Практически ни к чему! Твой дом!.. Я спрашиваю, когда ты уйдешь?
— Бабушка!.. Бабушка, прекрати! Перестань немедленно, оставь ее в покое. Это мое, то есть наше с ней дело.
Кэтлин пристально смотрела на бабку; она бросила вызов женщине, которая давно подавила ее волю, и вызов дался ей нелегко.
— Нет, это мое дело, Кэтлин. Или ты хочешь, чтобы рухнула твоя жизнь? Ты хочешь лишиться Майкла? Нет, ты послушай! — Старуха угрожающе подняла палец. — Перед Богом предрекаю: она приберет Майкла к рукам. Ты потеряешь мужа — любой мужчина в радиусе мили от нее не устоит. Не важно, старик он или юнец. Меня научил этому горький опыт.
Теперь Сара встала; она сделала это неторопливо, словно повинуясь медленно действующему механическому рычагу. Всю ее била дрожь. Ей хотелось кричать, но ни кричать, ни даже говорить она не могла; ее хватало только на то, чтобы стоять, схватившись обеими руками за край стола и глядя в перекошенное от ненависти лицо.
— Не верите? — Мэри перевела взгляд с Кэтлин на Майкла. — Ставлю все свое имущество, что не пройдет и нескольких недель, как вы окажетесь у нее под колпаком и перестанете распоряжаться собой.
— Прекратите эти разговоры. Перестаньте! Всему есть предел. — Майкл в замешательстве покачал головой, не отрывая глаз от пола.
— Хотите доказательств? Я вам их предоставлю. — Старуха метнулась к окну и отогнула занавеску.
— Не надо, бабушка! — крикнула Кэтлин. — Не вмешивайте в это тетю Мэй. Пожалуйста!
Она попыталась задернуть занавеску, но старуха оттолкнула ее.
— Лучше пускай вмешается Мэй, чем довести дело до крушения семьи. Не мешай мне. Пусть Мэй все скажет. Эта женщина отняла у Мэй мужа, моего сына, всего через несколько недель после того, как стала женой другого моего сына. Она никого не пропускает… Главное, чтобы в штанах.
Много лет назад Сара подумала бы, услыхав подобные речи: «Она выражается, как грубиянка с трущобного края Улиц». Теперь же у нее на уме было одно: «Мне надо уйти… Уйду… Я этого не вынесу. Если я не уйду, случится беда. Господи!»
Сара затравленно покосилась на диван, на котором лежали ее шляпа, пальто
— Она лишила моего сына, моего Дэвида, отцовства. Я уже рассказывала тебе, что она натворила, но ты не поверила мне до конца. Что ж, пускай Мэй расскажет тебе всю правду. Пусть Мэй…
— Молчи! Молчи, злобное создание!
Все взгляды устремились на Сару. Теперь это была совсем другая Сара — не та, которую помнила Мэри, не та, которую помнила Кэтлин как свою маму, и тем более не та, которая несколько минут назад робко сидела на краешке стула. Сейчас эта высокая, бледная, большеглазая женщина возвышалась над ними с монаршей горделивостью; она приготовилась дать отпор, при этом вовсе не став агрессивной, и это больше всего заставило остальных замереть. Она не меньше минуты молча смотрела на свекровь и лишь потом заговорила.
Изменился даже ее голос — тон стал уверенным, слова произносились отрывисто, однако она не повышала голоса.
— Я не собираюсь тебе уступать. Нет, теперь ты поплатишься. С первого дня нашей встречи ты меня возненавидела. Ты стреляла желчью и ядом вот в эту стену, пока кирпичи не пропитались твоей ненавистью. Ты ненавидела меня, потому что Дэвид меня любил. Тебе была невыносима сама мысль, что я могу дать ему счастье. Я! — Она указала на себя. — Ничтожество из трущоб. Ведь именно так ты обо мне думала, да? Тебя переворачивало от мысли, что я оживила твоего любимого сына, как и оттого, что все мужчины твоей семьи находили в моей кухне убежище от твоего злобного ворчания. Только ради этого они сюда и бежали — чтобы спрятаться от тебя с твоим ворчанием. Их тошнило от твоих причитаний лицемерной святоши. — Она воздержалась и не стала дополнительно ранить ее упоминанием того, что именно так называл мать сам Дэвид. — Стоило мне появиться в твоей жизни, как ты стала пытаться сжить меня со свету; в этом ты и мой отчим были заодно…
— Как ты смеешь стоять здесь и бесстыдно чернить того, кого ты сама…
Сара не дала Мэри договорить. Гордо вскинув голову, она продолжала:
— Смею, представь себе! Я уплатила за содеянное, теперь я свободна и смею его вспоминать. Он не тревожит моей совести и никогда не тревожил. Можешь ужасаться, мне все равно. — Она выдержала паузу. — Но это к слову. Повторяю, ты поплатишься! Я не позволю тебе совершить последнюю гадость, не позволю отравить грязной ложью мою дочь!
Сара перевела взгляд на Кэтлин, и в ее тоне зазвучали повелительные нотки.
— Кэтлин! Слушай меня! Слушай внимательно. У меня ничего не было с Джоном, твоим дядей. Поняла? Ничего и никогда! Да, Джон полюбил меня. Однажды он меня поцеловал. Это было в ночь на первое января тридцатого года на пустыре рядом с дальним краем Улиц. Я ходила поздравлять свою мать, а он меня провожал, потому что остальные веселились, им было не до того. Он поцеловал меня, а потом у нас вышел разговор. И все! Но мой отчим подслушал нас… Об этом тебе все известно. Был еще один раз — в утро, когда начался голодный марш на Лондон. Ни мать, ни жена не пожелали прийти проводить его; он позвал меня, и в то утро уже я сама поцеловала его — в щеку! Теперь, Кэтлин, тебе полностью известна история моего греха с твоим дядей Джоном. Расплатой за него стал мой срок.