Слеза Рода
Шрифт:
— Короче, велела Глашка тебе передать: как с белой березы лист почти облетит, но еще до первого снега, приходи к тому камню, где в прошлый раз опростоволосился. Прощения попроси, да в голос, дарами поклонись нескупыми, авось и сладится все. А она за тебя слово замолвит, не сомневайся.
— Ай, парень! — Колдун после того, как я замолчал, отмер не сразу, с минуту переваривая мои слова. — Вот не ждал не гадал такое от тебя услышать! А ты зачем так поступил-то?
— В смысле? — теперь уже я изумился. — Ты ж сам всю дорогу жаловался, что, мол, нет силы — нет жизни.
— Так это моя печаль! Твой интерес в чем? С меня ж взять-то нечего. Добра не нажил, что было — давно
— Просто так, — поняв, что он имеет в виду, ответил я. — Представь себе, дед, со мной такое иногда случается. Сам поражаюсь.
— Ты ж у нее себе удачи мог выпросить, воды из подгорных глубин, что годков добавляет, или каменьев самоцветных. Девка тех, кто ей глянулся, щедро одаривает, без счета. А ты, похоже, ей по сердцу пришелся, коли она решила тебя эдак посластить.
— Ну а я за тебя попросил. Так что, Мефодьич, следи за белой березой да слушай прогноз погоды, чтобы нужный момент не упустить. А, вот еще! Глашка сказала — проси прощения от сердца, но не вздумай на колени бухаться, сестра ее такое на дух не переносит. Она людей вообще не очень любит, но уважает, когда те, поняв вину, все же про гордость свою не забывают.
— Смекнул, — кивнул старик. — Не сомневайся, и слова найду, и момент не упущу. И что нести в дар — знаю, уважу хранительницу камня на славу. Ай, порадовал как!
— Ну и славно. — Я встал из-за стола. — Теперь вроде все. Как Светка вернется, передай ей, чтобы мне позвонила. Не чужие люди мы с ней теперь, переживаю все же.
— Ты не спеши, паря, — встал и Геннадий Мефодьевич. — Я хоть и колдун черный, недобрый, но о том, что добром за добро надо платить, всегда помнил. Особенно за такое, которое отдарка вроде и не предполагает, вот как сейчас. У тебя небесное железо, что Хозяйка дала, поди, с собой?
— Ну да, — кивнул я, — захватил. Правда, оказалось, что не железо это никакое, а медь.
Не стал я прощальный подарок Каменной Девы оставлять в доме, где ночевал, прихватил и его, и документы с собой, а после сложил в купленный на первой же попавшейся заправке немудреный рюкзак. Кто знает, что будет, когда я вернусь обратно? Может, Марина, не дожидаясь меня, рванет в Дубай, решив, что хватит с нее родных осин. Ванна и паштет оказали свое терапевтическое воздействие, недавний непрерывный стресс девочку отпустил, и я утром завтракал совсем с другой Мариной, не сильно похожей на ту, которая накануне вышла из пещеры. А что будет к вечеру? Потому совершенно не удивлюсь, если папаша Белозеров ошибся и меня уже сегодня завернут не то что при входе в дом, а еще на въезде в поселок. Барахло, которое осталось в походном рюкзаке, мне не сильно жалко, я бы все равно его в Москву не попер. А вот личные вещи, документы и небесное железо — это серьезно.
— И хорошо, что медь, — деловито заметил колдун. — Она податливее железа, работать с ней проще, да и тебе, выходит, сподручнее. Давай сюда. Да не трухай, паря, не надо. Как ты со мной, так и я с тобой.
Я глянул на него и понял — нечего тут бояться. Да и то — ему это железо на кой? Чего он с ним делать станет? Кабы золото — еще ладно, а медь, пусть даже и такая…
— Сиди, пей чай, — велел мне Поревин, убирая мешочек с заветным металлом в карман серого пиджака, который он натянул на себя. Забавно, кстати — хрестоматийный такой деревенский старичок получился, в трениках с «пузырями» на коленях, фуфайке и в пиджаке. Только капитанской фуражки не хватает. — Я скоро.
И ушел. Куда, зачем — неясно, но не за ним же бежать? Сказано ждать — будем ждать.
Вернулся он только через полчаса и положил мешок, на глаз
— Забирай. Пули лить не умею, не обессудь, но, думаю, в белокаменной мастера найдутся. А вот за то, что гамадрилу они теперь точно возьмут, поручусь.
— Гамадрилу? — уточнил я, но больше так, для приличия. На деле я уже понял, что он имеет в виду.
— Не дуркуй. Голема твоего, — проворчал старик. — Небесный металл сам по себе силу немалую имеет, а с тем заклятьем, что на него Кузьминична наложила, она удвоилась. В лоб или сердце засадишь — смерть верная, а если в мясо угодишь — что огонь, жечь тело станет до той поры, пока в нем пуля сидит. Сам решай, как тебе убить эту оглоблю приятнее — сразу или чтобы помучился. Угодил ли?
— Ух ты! — проникся я и погладил мешковину ладонью. — Угодили — не то слово!
— И для вурдалачьего племени теперь эта медь верная погибель, так Кузьминична сказала, — добавил колдун. — Побочный эффект. Только вот что…
— Что? — чуть напрягся я.
— Если прибьешь верзилу, один слиток золота и мандрагыр из награды ведьме достаться должен, — вздохнул Поревин. — Такая была ее цена. Торговался как мог, но с этим бабьем легче себе руки до локтя сгрызть, чем на своем настоять.
— Не вопрос, — мигом ответил я. — Второй слиток, не обессудь, мой, а вот деньги мы напополам распилим.
— Чегой-то?
— Шабашников наймешь, ремонт в доме сделаешь, — объяснил я. — А то и правда он у тебя весь покосился.
— Ладно, чего делить шкуру неубитого медведя, — похлопал меня по плечу колдун. — Все, машину вызывай, а то и впрямь только к сумеркам на кладбище попадешь.
Он вышел меня проводить до калитки и, когда к ней уже подъехало вызванное такси, произнес:
— Не забудь с шаманами поговорить в Москве. Не думаю, что их у вас там много. Настоящих, имеется в виду, а не шаромыжников из телевизора.
— Зачем? — уточнил я.
— Экий ты глупой. Аркашка, поганец, Мискува убил, верно?
— Верно.
— И что теперь?
— А что теперь?
— И вправду обалдуй! — возмутился колдун, а после недоверчиво глянул на меня. — Стой-ка. Ты впрямь не понимаешь, о чем я?
— Нет. — Я подал знак таксисту, мол, сейчас-сейчас.
— Эх, молодежь! — всплеснул руками старик. — Мискув был шаман, причем не просто так, в которого дух таежный или горный вошел и выходить отказался, а родовой. Наследственный, понимаешь? Его просто так, без последствий, убить нельзя. Вот если после обряда, специальным заговоренным ножом грудь вспороть, сердце вынуть и на костре его сжечь, тогда да, может, и пронесет. И то не поручусь. Но вот так, пулями, только тело прибьешь, а дух — шиш! Потому Аркашка твой вместе с кладом такое проклятье на свою голову заполучил — что ты! Я даже точно не знаю, какие именно напасти на него сейчас сыплются — может, он заживо гнить начал, может, сны его терзают, да такие, что седым проснешься, может, смрад от тела идет жуткий, который никто из рядом стоящих выдержать не сможет. Одно скажу точно — чем дальше, тем ему будет хуже. Так что без шамана, причем очень сильного, от этой напасти не избавишься, только он посмертную кару Мискува от него отведет. И то не факт, что кто-то согласится на себя такой груз принять. Опять же — не любят шаманы тех, кто убивает их собратьев, потому ни на Урале, ни на Алтае, ни на Кольском рад паскуднику никто не будет. Скорее, в жертву принесут, чем помогут. А вот в Москве — кто знает? У вас там царство денег, может, найдется какой двурушник. И времени у бывшего дружка твоего всего ничего осталось, недели две, не больше. Потом сожжет его проклятие — сначала душу, после тело.