Слезы богов
Шрифт:
Занятия проводились в стылом бараке. Порой, когда тело промерзало, а руки коченели, Тихону вспоминался уютный класс, в котором проходило обучение на курсах. Моряк решительно гнал от себя такие мысли. Не об этом ли стылом бараке он мечтал последние месяцы? Каждому моряку были выданы тетрадь и карандаш. Соседями по учебной скамье были уже не благородные девицы из гидрометслужбы, а полные решимости бить врага ребята из морского порта и с других предприятий города, с судов гражданского флота или такие же, как он сам, приписавшие себе возраст вчерашние школьники. Как-то в очереди на полевую кухню парни покрепче, державшиеся группой, оттеснили Тихона, из-за чего он оказался в очереди на несколько человек
А вот офицеры, по мнению Тихона, снова подвели. Что в гидрометслужбе были недоделанные, что здесь какие-то странные. Командир учебной роты, офицер в звании старшего лейтенанта, был без одного глаза. Преподаватель огневой подготовки заикался так, что не мог связать двух слов. Старшина роты вообще был без одной руки по локоть, что, однако, не мешало ему наводить ужас на подчиненных и поддерживать в коллективе железную дисциплину. Больше всех Тихону запомнился начальник тыла учебного отряда. Вся левая сторона его тела была обожжена так, что при входе на камбуз от одного только его вида у многих пропадал аппетит, хоть есть после занятий хотелось очень сильно. Люди, опаленные и покалеченные в боях, приносили Родине пользу, как могли. Не в силах держать оружие, они готовили достойную смену, пополнение. На своих постах эти люди, прошедшие через ад войны и лишившиеся на ней здоровья, были в сто крат ценнее вышколенных небитых офицеров. Эти-то знали, что к чему, знали, как и чему учить.
Моряки учебного отряда несли дежурства и вахты. Это занятие Тихон считал единственным достойным из всего, что ему тут приходилось делать. Стоя на тумбочке дневального, он часами жалел себя, сокрушаясь, что его преследует злой рок. Война ведь в самом разгаре, а вместо отца-командира, ведущего его в безудержную штыковую атаку, Тихону до сих пор доводилось видеть только сборище инвалидов, принуждающих его читать устав, мести в казарме пол и при строевом шаге отрывать ногу от плаца на высоту 40 сантиметров. Знал бы Тихон в тот момент, что это не последняя его учеба на этой войне…
Через месяц курс подготовки был окончен и все воспитанники учебного отряда были приведены к воинской присяге. На присягу в числе немногочисленных родственников моряков приезжала и мама Тихона, которая едва сдерживала слезы то ли от торжественности происходящего, то ли от переживания за будущее сына. Уже на следующее утро в отряд привезли новую партию добровольцев, а за старыми стали приезжать те, кого здесь принято было называть покупателями. «Рота, выйти построиться»! – звучала команда, и двести человек мгновенно строились в ротном коридоре в ожидании своей судьбы. Одноглазый командир роты зачитывал фамилии из списка, и краснофлотцы, в нарушение устава наспех обнимаясь с товарищами, выходили из строя и скрывались за воротами КПП в сопровождении неизвестных офицеров и старшин. Самая большая команда, насчитывавшая около 100 человек, отправилась из учебного отряда на вокзал. Эти моряки направлялись куда-то в центральную часть страны.
Около 50 моряков забрала себе морская пехота Северного флота для пополнения войск Северного оборонительного района. Эта команда на двух грузовых автомобилях отправилась в Ваенгу, где ей предстояло погрузиться на судно, идущее на полуостров Рыбачий. Тихон был расстроен, что не оказался ни в первой, ни во второй группе. По 20 человек забрали к себе бригада подводных лодок и бригада эсминцев. Этим ребятам Тихон не завидовал. Если убывшие на фронт
В огромной казарме, в которой еще несколько часов назад стоял птичий базар, теперь в разных углах и на разных ярусах коек осталось всего несколько краснофлотцев. Один из них окончил когда-то два курса медицинского училища, и за ним приехали офицеры из медицинского отдела флота. Троих забрали писарями в штабную команду. Даже за пареньком, который хорошо играл на трубе, уже приехали на полуторке из военного оркестра. Только Тихон оставался лежать в пустой казарме, положив под голову приготовленный вещмешок. Как и почти все юноши, попавшие в учебный отряд, краснофлотец Маркин начал курить. Сделал он это по одной простой причине – это было круто и по-взрослому. Теперь, лежа в огромном помещении, он то и дело выходил из казармы, чтобы стрельнуть папироску у молодого пополнения. Одноглазый и однорукий уже были заняты новыми моряками и ничего, кроме «жди», на вопросы Тихона не отвечали.
«Краснофлотец Маркин, выйти построиться»! – команда прозвучала, когда Тихон, уставший ждать своей участи, задремал в тишине опустевшей казармы. Он молнией спрыгнул со второго яруса и бросился в коридор, но увиденное там повергло моряка в шок. От неожиданности он споткнулся, упал и выронил вещевой мешок. В коридоре перед дверью казарменного помещения в черной шинели и фуражке стоял начальник гидрометслужбы флота, а одноглазый капитан передавал ему документы. Офицеры засмеялись, и командир учебной роты продолжил нахваливать усердие краснофлотца Маркина в освоении военной науки и его способность к учебе. Беляковский ответил:
– Да, я знаю. Мы с этим парнем уже встречались.
От учебного отряда до центра Мурманска надо было ехать примерно полтора часа по неосвещенной, плохо расчищенной дороге. Половину этого пути Тихон пытался сдержать слезы, которые так и наворачивались на глаза от мысли, что коварные метеорологи его перехитрили и что не видать ему теперь фронта, как своих ушей. Проезжая город, Тихон поймал себя на мысли, что не был в нем уже больше месяца. Он стал смотреть в окно автомобиля и постепенно успокоился. К зданию управления гидрометслужбы машина Беляковского подъехала ближе к полуночи. Входная дверь была уже закрыта. Майор Беляковский отпустил машину в гараж и позвонил в звонок.
Открывший дверь офицер с повязкой на рукаве и кобурой на ремне вытянулся и, приложив руку к фуражке, четко доложил начальнику, что происшествий не случилось. Беляковский принял доклад, пожал руку старшему лейтенанту и приказал через пять минут принести к нему в кабинет два стакана чая и доложить текущую информацию. Тихон, оглядываясь по сторонам, пошел за начальником вверх по лестнице в его кабинет. Как и у всех начальников, здесь были Т-образный стол для совещаний, рабочее кресло, портрет Сталина, на столе два телефонных аппарата и множество документов. Еще в кабинете были шкаф с формой и небольшой диванчик, куда Тихону было предложено присесть.
Единственным, что указывало на профессию хозяина кабинета, были красиво расставленные на полках с книгами метеорологические приборы. Они привлекли внимание гостя.
– Нравится? – спросил Беляковский. – Люблю я их. Только все это нерабочее. Приборов не хватает – то они в бомбежке погибнут, то умники какие сломают. Я расставил на полки для красоты то, что не удалось починить.
Вошел дежурный с чаем. Начальник передал один стакан Тихону и попросил его посидеть спокойно, пока он улаживает служебные вопросы. Старший лейтенант начал доклад: