Слёзы Рублёвки

Пересвет Александр Анатольевич

Вот только куда она растратила эту свою свободу? Выразила желание рисовать. Хорошо, устроил её на курсы, купил мольберт… Несколько акварелей — и всё.

Может, компьютерным дизайном заняться, терзала она его вопросом несколько недель. Хорошо! — купил ей специально 'заточенную' под дизайн машину. Не в каждой журнальной редакции такая есть. Дал ей заказы для деколей. Пусть порисует цветки, он потом испанцам закажет их сделать.

Оформила чашку с блюдцем, убедила себя, что бесталанна — забросила тоже.

Попробовала

оформлять дачу. Месяца полтора оживлённо щебетала о своих проектах и задумках. Бригада молдаван, что он нанял, с ног сбилась, воплощая всё это в жизнь. Потом дело само собой забросилось. Уже ему, Виктору, пришлось дослеживать за тем, чтобы хоть начатые работы были завершены.

Конечно, и он тогда не мог ей уделять достаточно много внимания. Может, если с ней быть рядом в ходе всех этих поисков самоидентификации — тогда она за что-то зацепилась бы?

Но он тогда тяжко работал. Снова поднимался после дефолта. После всей этой дурацкой истории с лекарствами для армейских аптечек. Бешеные же деньги потерял!

Потом с болгарином, с Атанасом, косметику поднимал. А что было делать? После дефолта на одном фарфоре было никак не выжить. Народ буквально по щелям позабивался, не покупал ничего! Буквально! А импорт весь в четыре раза вздорожал. И депозиты в долларах хранились. Половину вытащил, а половина… А половина у Владимирского, гада, осталась. Умер банк 'Факториал', что сделать, все потеряли! Вот только все потом поднимались из грязи и крови, а Владимирский потихоньку новый банк открыл. И никаких обязательств ни перед кем! С государства спрашивайте!

А может, всё прозаичнее, вернулся Виктор к мысли об Анастасии. Та всё так и сидела, демонстративно отвернувшись к окну и разглядывая огоньки ельцинского дома, мимо которого они как раз проезжали. Просто потому, что детей у них нет? И семья — не настоящая. Так, сожительство двух… сожителей…

А когда их заводить, снова пожалел он себя. Выполз из-под дефолта, перепродал духи эти, кремы атанасовские — появились, вроде, деньги. Жирок завязался. Там китайцы пошли. Европа снова встрепенулась, чехи с немцами стали с предложениями подходить. Просто некогда было! Физически некогда! Домой по ночам приходил.

Лишь затем дальше всё налаживаться пошло. В Барвиху вон переехали. Повезло, считай: очень хорошую китайскую партию пропустил, а тут ещё на ту, первую дачу претендент нашелся, покупатель. Там продал, из оборота деньги вытащил — купил участок в престижном месте. Вошли в элиту…

И тут уж Настька с катушек съехала. Новая жизнь, как же. Подруги из Жуковки, как же. Всё — 'как же'. Покупать — так на этом 'рынке', где цены такие же, как в Москве, только не за кило, а за сто грамм. Гостей в субботу принять — состояние потратить нужно.

Нет, он денег-то, конечно, не считал. То есть… считал, конечно. Но тогда ему самому всё было внове. И, честно говоря, немного — море по колено. Он вырвался из тисков малоразмерности,

когда всего дохода хватало лишь на то, чтобы непосредственно обслуживать жизненные потребности. Из дефолтов выбрался. Из потерь этих. Из попыток отъёма бизнеса, потому как, дескать, снабжение армии — дело государственное… Стало можно просто жить, наняв в директоры хороших, надёжных менеджеров на зарплате. Поездили по заграницам — раньше тоже некогда было. Две недельки по Франции на машине покатаешься — и хватит, в хорошем настроении домой возвращаешься, вновь возникшие дырки и провалы заделывать.

Сколько сил положено было!

И вот — наладилась жизнь!

И конечно, тут тоже не до ребёнка. На Канары хочется. В Таиланде ещё не были, хоть туда уже и жук и жаба ездили. Слушай, давай в Индию слетаем? Хочется на рериховские пейзажи воочию посмотреть. А в Америку возьми меня с собой на выставку?

Дом в Берлине завели… Точнее, около Берлина.

И здесь… То массаж. То бассейн. Слушай, я с Ленкой в 'Царскую охоту' схожу, пойдёшь с нами? Там Филя выступает, хоть заставить его песенку по заказу спеть…

Или: я не могу с этой дурой! С этой горничной! Представляешь, она мои лифчики примеряет!..

Да нет, хорошо это всё. На то и работаем. Не на горничную, конечно, вороватую… хотя за семьсот долларов зарплаты вороватость сама заводится. Как моль. Все жалуются. Но прислугу можно сменить. И сменили.

Нет, живём, чтобы жить! И жить хорошо!

Вот только хорошо не получается…

Господи, как я устал, подумал Виктор снова, ловко миновав будку гаишников и по-прежнему старательно ловя белую линию разметки левым колесом…

5.

Муж крикнул из коридора:

— Насть, я пошёл!

Настя направилась к нему — они традиционно обменивались поцелуем перед тем, как расстаться на весь день.

— Пока, говорю! — подстегнул её нетерпеливый голос мужа.

— Погоди, — поспешно отозвалась она. — Сейчас я тебя провожу.

Витя стоял уже наполовину в дверях.

Поцелуй его был тороплив.

И дежурен.

Дверь за ним захлопнулась.

Анастасия постояла немного, бессмысленно глядя на неё. Затем прислонилась лбом к жёсткой коже.

Что-то было не так. Конечно, поцелуй перед отъездом на работу не назовёшь важным признаком семейного благополучия. Или неблагополучия. Но она давно уже начала примечать — хотя не хотела отдавать себе в этом отчёт, — что этот когда-то столь привычный и светлый жест… да, именно светлый, он связывался у неё с тем утренним светом, которым умытое свежее солнышко заливает спальню на рассвете…

Что-то ушло из этого поцелуя…

Вот это самое солнышко.

Она прошла в гостиную, бездумно нажала кнопку пульта. Панель на стене засветилась, какой-то бородатый дядька что-то заныл про то, что 'у нас пока нет возможности выделить средства, но мы…'