Слипер и Дример
Шрифт:
3
Попрыгаец
Я сидел кружком и ждал. А потом всеми своими четырьмя лёг во все стороны. Несколько
секунд как будто ничего не происходило. Вдруг внутри что-то неуловимо щёлкнуло, пискнуло, и
писк этот стал стремительно набирать громкость. И всё началось. Звуки
стало гулким. Уши заложило. Пространство сузилось и обтекло все мои пока ещё разделённые
тела по краям. Затем всё вокруг и внутри меня медленно, с нарастающей скоростью, двинулось.
Так поезд порой незаметно трогается с вокзала, пока вы увлечённо разговариваете с попутчиками.
«Ой, смотрите, а мы уже поехали!» — «Да ну?»
Так и здесь. Незаметно. Двинулось. Сначала прямо. А потом ноги стали тяжелеть и пошли
вниз. И всё начало куда-то падать по наклонной скользкой плоскости, словно разгоняющиеся сани
бабского слея по ледяному водосточному жёлобу. Ощущение скорости росло и росло.
Разгоняющиеся сани. Разгоняющийся автомобиль. Разгоняющийся самолёт. Разгоняющаяся
ракета. Разгоняющееся что? Скорость становилась совершенно неописуемой. За границами
обтекаемого, превратившегося в снаряд из мутного пластика, единого теперь тела всё слилось в
непрерывный, неразличимый поток. И только меняющиеся перегрузки свидетельствовали о том,
что в движении происходит смена направления. Как сквозь сон до слуха доносились чьи-то
далёкие переговоры по рации, обрывки проносящейся мимо музыки, смех, кусочки ругани… То,
среди чего летело моё тело, иногда менялось. Ощущение скользкого льда плавно перетекало в
чувство движения сквозь глубокие толщи воды, а затем всё срывалось с какого-то невидимого
края в бездну вертикальной стеклянной шахты. Желудок зависал в горле от внезапной
невесомости, но плавный выход из вертикального падения в спиральную дугу заставлял все
органы внутри тела опять прильнуть к позвоночнику. Кривизна поворотов увеличивалась,
перегрузка нарастала. Невидимый и неуловимый разумом лабиринт кружил меня по своим
тоннелям. Тяжесть давила всё сильнее. Медленно, но неумолимо. Вода. Жар огня. Опять
скользкий лёд. И так долго. Всё это было очень долго. Менялось всё вокруг. Менялся я. Менялось
тело. Менялось сознание. В какой-то момент внезапно позабылось, где я, шо я цэ такое и зачем.
Позабылась вся прошлая жизнь с её нелепостями. А что было до того? Что было вообще до
жизни? И что есть такое эта самая жизнь? Это тоже забылось. О будущем подумать было просто
нечем. Только одно всепоглощающее Сейчас. И два чётких ощущения. Плавность и немыслимая
дикая скорость. А потом, когда я потерял счёт времени, скорость стала падать. Замедление.
Тянущееся
сумасшедшего путешествия, скользнуло, словно капсула, в смутно ощущаемое гнездо. Невидимые
и непонятные пазы влезли в какие-то соответствующие им невидимые и непонятные желобки.
Что-то мягко сомкнулось со всех сторон. Полная остановка. А затем кокон моего тела раскрылся
лепестками, словно цветок, во все стороны. И я ослеп от внезапного яркого света. Винт хвостами.
Прыг-скок.
4
В больно синем висю, где хрипещут лосины
— Здоровеньким будь, Слипер!
— Сколько осеней, Дример!
«Слипер и Дример. Добро пожаловаться. Заходите как хотите». Вывеска на доме слегка уже
поистерлась, как и сам Дом. Кусты вокруг Дома смыкались ровными рядами солдатских шеренг и
расходились во все стороны кругами, превращаясь в большие деревья. Конца и края Лесу не было.
По крайней мере, так гутарили местные его жители, ибо никто этого самого края не видел, и даже
боялись предположить, что же он собой представляет. По тому, как Дример иногда пел «…край
суровый, тишиной помят», они понимали, что край ентот — не совсем дружелюбная штуковина и
разумению не подлежит. Разумение с потолка вторило: «Не подлежал со мной этот край ни под,
ни над. Разные тут и лёживали рядышком, и надлежали, но краю вашего не видало я». Ну и
оставили его как есть.
Мы, дорогой читатель, улыбнулись, ибо знаем: разве ж оставится нами в покое то, чему нет
нашего объяснения?
— Ни за что! — мявкнула Терюська.
Братья Слипер и Дример были единственными, кого Лес хоть как-то слушался. Но кто же из
нас не горит желанием иногда немного почудачить? Поэтому и Лес вёл себя иногда совершенно
безответственно, путал дороги, плутал сам, запутывался вовсе и жалобно звал Дримера или
Слипера, чтобы те развязали его из собственных запуток.
В целом всё было неплохо, жили все мирно, с прибабахами и тараканами, каждый со своими.
Чудачили-магичили кто во что угораздился.
Прибабахи вытаскивали на свет в редких торжественных случаях, а по будням держали их в
сундучке, где-нибудь на чердачке или в погребе, чтоб не испортились. Тараканы прятались сами.
У Слипера и Дримера прибабахов не было вовсе, али скрывали тщательно, но они были
челобреками настолько древними с точки зрения относительного пребывания лесного, что все