Слишком большие крылья (Скандальная история любви Джона и Йоко)
Шрифт:
— На вершину, на самую вершину. — Бормотал он в никуда, сильнее сжимая гриф гитары, и рвал струну за струной.
«Битлз» выстрелили и попали точно в цель, их боготворили, их носили на руках, по миру покатилась лавина сносящей все на своем пути «битломании», и среди своих парней Джон чувствовал себя, наконец, на своем месте. Но, добившись славы, денег и признания, Джон смутно ощущал, что маленькому мальчику, оставшемуся в одиночестве много лет назад, всего этого было мало, и он все еще тихонько всхлипывал в глубине души, маленький сиротка внутри великого триумфатора.
Слишком
Однажды в Гамбурге, когда до всемирной популярности «Битлз» оставалось совсем чуть-чуть, он возвращался в гостиницу из клуба после концерта, пьяный и счастливый, преисполненный надежд и ожиданий. Из темноты пустого переулка вдруг выступила смутная фигура и скрипучий старушечий голос прошептал:
— Слишком большие крылья, слишком тесное небо. Она исчезла, не проронив больше ни слова, и оставив мигом протрезвевшему Джону ледяной осколок в груди, который никак не таял. Но смысл пророчества гамбургской сумасшедшей, как он тогда подумал, дошел до него много позже. Может быть, слишком поздно, чтобы успеть что-то изменить…
Пленники славы
И теперь, уже после всего, когда даже нестерпимая боль от кровоточащего рубца поперек сердца не то, чтобы утихла, а просто вошла в привычку, Йоко ни разу не задумалась о том, почему «Битлз» изжили себя, как это вышло, что самый удачный рок-н-ролльный проект века на пике своей популярности так быстротечно и нелепо распался.
Не задумывалась — потому, что для нее, человека генетически наделенного мудростью восточных предков, все было совершенно ясно. Конечно, дело было не в ней, хотя брызжущие слюной разъяренные фанаты и злопыхатели на всю жизнь наградили ее клеймом Женщины, Которая Разрушила «Битлз», и не в непримиримых разногласиях Джона и Пола, с которыми они якобы не могли справиться без потерь с обеих сторон.
Они были слишком щедрыми сердцем и слишком высоко взлетели, а мир, в котором они очутились, был чересчур мал. Они задыхались, осужденные всеобщей любовью Пленники собственной славы, они были вынуждены не жить, а лишь репетировать роли в спектакле, который никогда не был сыгран. И больше всего страдал Джон, растущий быстрее остальных, видящий глубже, стремящийся дальше других. Берущий разбег с самой высокой вершины только затем, чтобы ощутить недолгое парение на неверных крыльях и упасть. Ради мечты, ради свободы, ради… чего?…
Для двоих
Он вспоминал свою жизнь с «Битлз», прошедшую, словно в бреду, в поисках неуловимого счастья, ошибках, исправлениях, взлетах и падениях. Жизнь, не успевшая измениться так же стремительно, как он сам, переставшая идти с ним в ногу, переставшая быть его жизнью. Остановившись посреди пустынной улицы, задыхаясь от беззвучного, неизвестно откуда накатившего плача, Джон поднял голову к небу и закричал, вечный бунтарь, бросающий вызов молчаливым небесам:
— Эй, Бог! Зачем все это было?!
И тихий голос откуда-то изнутри, из под бешено стучащего сердца чуть слышно прошептал: «Для двоих».
Смерть легенды
— Это все, Макка. — Произнес Джон, с затаенной болью глядя в лицо побледневшего Маккартни. — Мне тесно, и я ухожу.
Пол пытался что-то сказать, хватая ртом воздух, но, встретившись с Джоном взглядом, сжал зубы и отвернулся, глубоко дыша, убеждая себя в ненависти к
— Ты знаешь, где выход.
Говорить больше было не о чем. Да и что тут скажешь? Жизнь заканчивалась в этой маленькой музыкальной студии, маленьком мирке, доступном когда-то только для них четверых, в предсмертных муках рождая какую-то другую, незнакомую, странную, новую. Агонизируя стремительно и бесповоротно, подобно извержению вулкана, и каплями раскаленной лавы забрызгивая все поблизости, умирала величайшая легенда рок-н-ролла, вот так, как будто между делом, захлебнувшись сухими словами, умирала на руках своих растерянных создателей, ставших ей и убийцами, и могильщиками, единственными на ее похоронах.
Он крепко обнял заспанную Йоко, встретившую его на пороге, полной грудью вдохнув запах утреннего сна, и зарылся лицом ей в волосы. Все было правильно. И впереди их ждало только счастье, ослепительный солнечный свет, жизнеутверждающая сила любви. И никакой смерти, никогда, никогда, никогда…
«Два девственника»
Это была ее идея, конечно, ее, Джону никогда не пришло бы в голову выбрать для обложки их первого совместного альбома такое провокационное оформление. Но Йоко предложила это, задорно блестя глазами, и ее детский азарт невольно передался и ему. Чем дольше они были вместе, тем больше становились похожими на сообщающиеся сосуды — в каждом из них было поровну всего, и если у одного появлялась какая-то новая идея, другой естественно впитывал ее. Общественность гудела, как улей, снова и снова перемывая косточки двум сумасшедшим, осмелившимся так беззастенчиво и дерзко заявить о своей любви, а они только хохотали в лицо всем этим ханжам и лицемерам, довольные своей шуткой.
На фото они стояли рядом, близко-близко, обнявшись, на белоснежном фоне их спальни с измятой постелью на заднем плане, скромные, влюбленные и совершенно голые. Они глядели прямо в глаза тем, кто смотрел на них — и в их взглядах было столько неподдельной нежности друг к другу, что, казалось, они готовы были поделиться ею с каждым.
Джон и Йоко
Вскоре они поженились на Гибралтаре, под звуки испанский гитары и трескучих кастаньет, а потом Джон Леннон и Йоко Оно, музыкант и авангардистка, мужчина и женщина, исчезли. Но остались Джон и Йоко, величайшие влюбленные своего времени, два девственника, белым цветом свадебных нарядов подтверждающие непорочность своей любви. Они уже не были двумя разными людьми, чем больше проходило времени, тем глубже, сильнее, прочнее прорастали они в мысли друг друга, наполняясь один другим, дыша один другим, они были словно сказочное существо с двумя головами и одним на двоих сердцем, мифическими андрогинами, нашедшими, наконец, свои потерянные половинки. Их сердце билось так громко, в двойную силу, что эхо отдавалось везде, повсюду, во всем, что так или иначе касалось этих двоих.
— Я всюду последую за тобой. — Говорил Джон, наблюдая, как поутру босая Йоко танцует в косом солнечном луче под неслышную музыку, запрокинув голову и закрыв глаза, вся — движение, красота и гармония.
— Я всюду последую за тобой. — Не открывая глаз, эхом вторила она. — Потому что мы уже не-де-ли-мы.
И всегда при этих словах что-то тоненькое, пронзительное, невыносимое кололо Джона, как будто предупреждая, остерегая, пророчествуя…