Слишком большое сходство (сборник)

Пронин Виктор Алексеевич

А Ксенофонтов, порывшись в столе, нашел две кнопки и приколол снимок к стене, как раз напротив своего стола. И теперь стоило ему поднять глаза от рукописи, перед ним опять разворачивалась вся картина ограбления.

И снова мчался через дорогу грабитель с деньгами под мышкой, и его напарник в белом пиджаке все еще придерживал дверцу «Жигулей», и прохожие стояли, оцепенев от неожиданности. Ксенофонтов всматривался в парня, который легко, почти летяще перебегал через дорогу. Была, правда, в его фигуре какая-то едва уловимая нескладность, но Ксенофонтова

это только порадовало.

– Все правильно, старик, – проговорил он вслух. – Все правильно.

Нет, не написал он в этот день очерка о передовике производства. Не пошел у него очерк, так тоже бывает. Другие мысли, более увлекательные и дерзкие, охватили Ксенофонтова в этот день, и он отдался им с радостью. Возможно, кто-то сочтет его слишком легкомысленным и самонадеянным, кто-то решит, что его и на пушечный выстрел нельзя подпускать к газете, но как бы там ни было, шальное настроение вытолкнуло Ксенофонтова из редакции, и он пошел вдоль улиц, иногда пришептывая что-то про себя, иногда ухмыляясь чему-то в свои рыжеватые усы...

То ли голод обуял его, то ли жажда общения или необъяснимое желание побыть среди людей, но в этот день Ксенофонтов несколько раз заходил в кафе, но тут же, не дождавшись официанта, испугавшись длинной очереди или отвратных запахов, уходил. И снова шагал по улице, и светилось в его глазах... Да, вдохновение. То самое, которое столь редко посещало его за редакционным столом.

Войдя в чебуречную и вдохнув дымный чад горелого масла, он тут же вышел. Потом Ксенофонтов посидел в шашлычной за столиком, покрытым скатертью в красных томатных пятнах. Но нет, не стал он принимать шашлыки в этом несимпатичном месте.

Уже возвращаясь домой, он по дороге зашел в телефонную будку и набрал номер Зайцева.

– Привет, – сказал он. – Есть успехи?

– Будут, – хмуро ответил следователь.

– Это хорошо. Дело в том, что я забыл сказать тебе некоторые подробности словесного портрета и...

– Ну?!

– Тот, который в машине, носит темные очки в темной металлической оправе, возможно, даже с фирменной нашлепкой на стекле. А тот, что бежит через дорогу, в парике. На самом деле его волосы гораздо короче.

– А в чем обут тот, который сидит в машине и от которого на снимке виден кусок рукава? – спросил Зайцев, уже не скрывая насмешки.

– Черные модельные туфли.

– У тебя все? – спросил Зайцев таким тоном, словно его отвлекали пустяками от важного дела.

– Да, старик, теперь все. Будь здоров.

– Подожди! – начал было следователь, но Ксенофонтов уже повесил трубку...

Прошла неделя, и за это время друзья ни разу не встретились, ни разу не поговорили по телефону. Несколько попыток Ксенофонтова связаться с Зайцевым по телефону оказались тщетными – того не было ни в кабинете, ни дома. Да у него и своих хлопот хватало.

Однажды в конце рабочего дня некстати зазвонил телефон. Ксенофонтов поднял трубку, даже не подозревая, что наконец-то объявился Зайцев.

– Ксенофонтов? – услышал

он. – Рад слышать твой голос.

– Старик! – вскричал Ксенофонтов. – Неужели ты жив?

– Похоже на то, хотя я крепко в этом сомневаюсь.

– Я рад за тебя, старик! Чует мое сердце, что ты мог и того... Что с тобой могло случиться всякое, а?

– Случилось, Ксенофонтов! Успел он все-таки из своей пушки бабахнуть в мою сторону, успел.

– Ты небось в кровище весь? – спросил Ксенофонтов.

– И это было. Но сейчас я в норме. Могу позвонить, в гости пригласить...

– И подаришь что-нибудь?

– Приходи. Подарю все, что понравится. Я сейчас на больничном, слегка хвораю... Рука болит, но уже лучше.

– А между прочим, схватки с преступниками в твои обязанности не входят. По должности тебе положено общаться с ними в кабинете, когда им уже нечем бабахать.

– Виноват, – вздохнул Зайцев. – Проявил неуместное рвение. Как говорится, усердие оказалось не по разуму. За что и страдаю. А почему ты не спросил о...

– Словесном портрете? Я и так знаю – с ними все в порядке. Где ты их взял?

– На базаре. Возле овощных рядов. Но видели их и в ресторане, и в комиссионке.

– Меня волнует одно – у водителя были очки в черной металлической оправе?

– Были! И у второго тоже. В очках и взяли. Но почему ты решил...

– О! – воскликнул Ксенофонтов. – Это не телефонный разговор. О таких вещах нужно говорить с глазу на глаз. В общем – еду. Жди!

Ксенофонтов одним махом сгреб со стола все исписанные листки, отнес машинистке и, прыгая через три ступеньки, на длинных своих ногах понесся вниз, прочь из редакции.

У Зайцева действительно одна рука висела на перевязи, но он был бодр, по комнате ходил пружинисто, поворачивался резко, на Ксенофонтова смотрел требовательно, будто тот невзначай вызнал служебные тайны и теперь предстояло выяснить – как он их вызнал, кто помог и насколько опасна подобная утечка информации.

– Прежде всего, – обеспокоенно произнес Ксенофонтов, – ты вернул государству пятьдесят тысяч?

– Сорок девять. Тыщу они успели спустить.

– За неделю?! – ужаснулся Ксенофонтов.

– За два дня.

– Как же это можно...

– Завтра будут с ними беседовать. А пока мне интереснее твои показания.

– Наконец-то ты, Зайцев, стал понимать, где навоз, а где жемчужные зерна.

– Итак? Я слушаю.

– Закон моды, старик. Их подвел жестокий, безжалостный закон моды.

– Большие модники оказались?

– Не в этом дело. Мода, которую мы видим на обложках журналов, на выставках, в демонстрационных залах, – все это чепуха. Частный случай. Слабый всплеск волны, почти незаметный большинству людей. Что носить этим летом, какой галстук модный нынешней осенью, опустить юбчонку до пят или поднять ее выше колен... Это почти неуловимые колебания по сравнению с модным, глубинным течением моды, по сравнению с ее Гольфстримом, если ты мне позволишь привести этот образ.