Слишком много клиентов
Шрифт:
– Покладистая у тебя натура.
– Мне нужно еще позвонить, – сказал он. – Вот, займись пока. – Он всучил мне картонную папку и повернулся к телефону.
Это было досье на Томаса Дж.Йигера. Не густо – с дюжину газетных вырезок, четыре машинописные заметки, оттиск статьи из промышленного журнала «Пластмассы сегодня» и три фотографии. Две были сделаны в студии, его имя было напечатано у нижней кромки, а третья изображала какую-то встречу в банкетном зале у «Черчилля»; к ней был подклеен напечатанный на машинке текст: «Томас Дж.Йигер выступает на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс, отель „Черчилль“, Нью-Йорк, 19 октября 1958 года». Он был снят на сцене у микрофона
– Ну, выкладывай, – потребовал он.
Я закрыл папку и положил на стол.
– Пришел заключить с тобой сделку, – сказал я, – но сперва тебе нужно кое-что усвоить. Ни я, ни мистер Вульф никогда не видели Томаса Дж.Йигера, не говорили и вообще не имели с ним какой бы то ни было связи. Я о нем ровным счетом ничего не знаю, кроме того, что ты сообщил мне по телефону, а сам я только что прочитал в этой папке.
Губы Лона растянулись в улыбке:
– Для печати сойдет. А теперь – строго между нами.
– То же самое, хочешь верь, хочешь нет. Но перед тем, как позвонить тебе в пять часов, я кое-что узнал, это и заставило меня им заинтересоваться. Пока что я предпочел бы тебе об этом не рассказывать, по крайней мере в ближайшие сутки, а может, и подольше. У меня впереди кое-какие дела, не хотелось бы торчать завтра весь день в окружной прокуратуре. Поэтому никому не нужно знать, что сегодня я тебе звонил и расспрашивал про Йигера.
– По мне, пусть уж лучше знают. Досье-то затребовал я. Если я заявлю, будто мне привиделось, что с ним что-то случится, могут пойти разговорчики.
Я ухмыльнулся:
– Кончай блефовать. У тебя на руках нет и одной пары. Можешь заявить все что угодно. Можешь сказать: кто-то что-то сообщил тебе частным порядком, и ты не имеешь права разглашать. Кроме того, у меня предложение. Если забудешь о моем интересе к Йигеру, пока я не сниму запрета, я внесу тебя в список на подарки к Рождеству. В этом году буду дарить абстрактную картину в двадцати красках, а на карточке напишу: «Мы дарим вам эту картину, на которой купаем нашего пса. Поздравляем с праздником – Арчи, Мехитабель и детишки».
– Нет у тебя никакой Мехитабели и детишек.
– Конечно, поэтому и картина абстрактная.
Он внимательно на меня посмотрел:
– Мог бы мне что-нибудь сообщить, я бы не стал на тебя ссылаться. А не то попридержал бы до твоего разрешения.
– Нет. Не сейчас. Если – и когда – будет можно, а твой телефон я помню.
– Старая песня. – Он поднял руки ладонями вверх. – У меня дела. Заглядывай на этих днях.
Зазвонил телефон, он поднял трубку, и я вышел.
Направляясь к лифту и спускаясь на первый этаж, я прикинул расклад. Вульфу я обещал вернуться к ночи, сейчас было только девять вечера. Мне хотелось есть. Я сел в такси и дал адрес старого особняка на Западной Тридцать пятой улице.
Добравшись, я поднялся по семи ступенькам нашего парадного и позвонил. Одним ключом двери не открыть, если она на цепочке, а когда меня не бывает, она, как правило, на цепочке. Меня впустил Фриц; он постарался согнать с лица вопросительное выражение, однако вопрос стоял у него в глазах – тот самый, что он не задал мне днем: обзавелись клиентом? Я сказал, что надежда еще не потеряна, что в животе у меня пусто и не найдется ли у него ломтя хлеба и стакана молока. Ну еще бы, ответил он, сейчас принесет, и я направился в кабинет.
Вульф с книгой в руках восседал за своим письменным столом, откинувшись на спинку единственного в мире кресла, в которое мог усесться без болезненной гримасы.
Когда я вошел и включил верхний свет, чтобы
– Хм.
Когда я прошел к своему столу, он спросил:
– Ты ел?
– Нет, – ответил я, – Фриц сейчас принесет.
– Принесет?
Удивление с ноткой тревоги. Обычно, если я не успею поесть на задании и прихожу домой голодным, то иду есть на кухню. Исключения случаются, когда нужно сообщить что-нибудь срочное, но, устроившись скоротать вечер за книгой, он не желает выслушивать никаких сообщений.
Я утвердительно кивнул:
– Хочу облегчить душу.
Он поджал губы. Открытую книгу, большую и пухлую, он держал в обеих руках. Он закрыл ее, использовав палец вместо закладки, тяжело вздохнул и спросил:
– Что такое?
Я решил, что нет смысла ходить вокруг да около. Имея с ним дело, нужно приноравливаться к обстоятельствам.
– Листок, что я положил к вам на стол, – ответил я. – С нашим банковским счетом после вычета чеков. До уплаты налога в июне остается тридцать семь дней. Мы, понятно, можем представить исправленную декларацию, если не подвернется клиент с солидным делом и таким же солидным предварительным гонораром.
Он мрачно на меня посмотрел:
– Нужно ли талдычить об очевидном?
– Я не талдычу, три дня молчал в тряпочку, а если заговорил сейчас, так, значит, хочу, чтобы вы позволили мне попробовать раскопать клиента, вместо того чтобы сидеть здесь и протирать штаны, ожидая, пока он сам пожалует. У меня на заднице уже мозоли пошли от сидения.
– План действий? На улицу – с рекламными щитами?
– Нет, сэр. План у меня есть, ненадежный, но все-таки. Я об этом мужчине, который приходил меня нанимать засечь «хвост». Томасе Дж.Йигере. Я нанял пару такси, чтобы ждали в семь вечера, одно для него, другое для меня – ехать следом. Он не пришел. Мне надоело ждать, звоню ему домой – трубку поднимает Пэрли Стеббинз. Иду за угол поглядеть – перед домом Йигера стоит машина, в ней сидит водитель Пэрли. Звоню Лону Коэну – он интересуется, с чего это я выспрашивал его по телефону о Томасе Дж.Йигере за два часа до того, как тело Йигера нашли в яме на Западной Восемьдесят второй улице. С дыркой в черепе. Стало быть, наш клиент приказал долго жить, но мне подумалось – вдруг его смерть поможет заполучить другого клиента? В своем деле он был важная шишка, занимал большой пост, имел хороший особняк в хорошем квартале; вполне вероятно, что никто, кроме меня, не знал про его подозрения, будто за ним следят или собирались следить. Опять же дом, до которого, как он думал, за ним потянется «хвост», – номер 156 на Западной Восемьдесят второй улице, а в этом самом квартале и нашли тело. Мне пришлось потратить ваши деньги. Я оплатил двум таксистам простой, а сверх того дал еще сорок долларов, чтобы забыли, где они были и что делали, – то есть дал Майку Коллинзу. Эл Голлер захотел забыть бесплатно.
Вульф проворчал:
– Твое дело. Убийцу, возможно, уже взяли.
– В таком случае вы потеряли сорок долларов в придачу к шестидесяти трем долларам шестидесяти центам текущих расходов по делу, которые, раз клиент мертв, нам никто не возместит. Но тут все не так просто. На самом-то деле клиент не мертв, или, говоря по-другому, клиента у нас и не было. Возвращаясь домой, я заехал в «Газетт» попросить у Лона Коэна забыть о моем звонке по поводу Томаса Дж.Йигера. На столе у Лона лежала папка с досье на Йигера, там были три его фотографа. Я их посмотрел. Человек, приходивший днем меня нанимать, чтобы я засек за ним «хвост», был не Йигер. Ничего похожего. Поэтому, как мне кажется, правильней будет сказать, что клиента у нас и не было.