Слишком много привидений
Шрифт:
— Это еще что?! — процедил он сквозь зубы и ткнул в морду пса пальцем.
Вот уж кто из нас троих дураком не был, так это пес. Недолго думая, он цапнул следователя за палец, тявкнул и, спрыгнув со стола на пол, с достоинством удалился сквозь закрытую и опечатанную пластилиновым оттиском дверцу внушительного сейфа. Внутри сейфа что-то жалобно задребезжало.
Ни слова не обронил следователь, только лицо побелело от боли. Он выхватил из кармана платок и зажал им окровавленный палец.
— Твои штучки?! —
— Какие штучки? — будто не понимая, о чем речь, округлил я глаза.
— Пес — твой?!!
— Какой пес? — полушепотом спросил я, пытаясь убедить следователя, что ему померещилось. Не очень удачная идея при укушенном пальце, но другой не было.
Серебро понял мою уловку и нехорошо осклабился.
— Значит, ты ничего подозрительного вокруг не видишь? — едко спросил он.
Изобразив на лице ошарашенное недоумение, я огляделся. Играть дурака так играть.
— Не-ет…
И не соврал. После исчезновения компьютерного пса сквозь металлическую дверцу сейфа никаких иных трансцендентных явлений в кабинете не наблюдалось. Разве что цепочка чернильных клякс на столе, но их появлению всегда можно отыскать разумное объяснение.
Николай Иванович тяжело вздохнул.
— Вольф Мессинг на мою голову… — пробормотал он, глянул на обмотанный платком палец, и его передернуло. На платке проступало кровавое пятно.
— К-кто? — сдавленно переспросил я. Вопреки аховому положению, в котором я очутился благодаря выходке компьютерного пса, меня совсем не к месту начал душить смех. Скорее всего, нервный, и мне стоило огромных усилий сдерживать его. Не поймет меня следователь, а если и поймет, то превратно.
Николай Иванович не ответил и одарил меня долгим, изучающим взглядом. Ох, и нехороший это был взгляд!
— Вот что, гражданин Челышев, — сухо сказал он. — Мы прервем дачу вами свидетельских показаний по факту разбойного нападения на кафе. На неопределенное время.
Он расписался на пропуске и пододвинул его ко мне.
— Идите. Когда понадобитесь, вызову.
Я поспешно встал, схватил со стола пропуск.
— До свидания, Николай Иванович…
Ответил ли что-нибудь Серебро, я не помню, так как в этот момент сейф мелко задрожал, потом заходил ходуном, внутри что-то тяжело грохнулось и разбилось со стеклянным звоном.
Я выскочил из кабинета и поспешил по коридору прочь с максимально возможной в таком учреждении прытью. Но как только входная дверь городского УБОП осталась за спиной, нервы не выдержали. Держась одной рукой за стену, другой за живот, я на полусогнутых ногах отошел от крыльца и разразился неудержимым хохотом. Мало было в том смехе веселья — больше истерики…
— Эй, мужик, ты чего? — услышал я встревоженный голос, когда смех стал переходить в икоту.
Надо мной склонился Шурик Куцейко — видимо, дожидался моего выхода из УБОП. Запугал его следователь Серебро, и сейчас Шурик начнет меня упрашивать-уговаривать
— Что с тобой? — Шурик осторожно положил ладонь на мое плечо.
Как ни душил нервный смех, я отпрянул, стряхнув его руку. Напрасно он это сделал. С меня так и сыпались невидимые искры — «подзарядился» от работающего компьютера в кабинете следователя. Вроде бы вреда от этого было гораздо меньше, чем от самого компьютера, но все же… Как говорится, прецеденты были. Точнее, не были, а был. Один. С пастушкой на старинной чашке. С виду пустячный случай, однако береженого и бог бережет.
Шурик мои действия истолковал превратно. Лицо у него вытянулось, губы обиженно, по-бабьи, задрожали. Может, он гомик — ишь как на все неадекватно реагирует?
— Извини, мужик… — просительно протянул Шурик. — Помощь твоя нужна.
Я распрямился. Душивший секунду назад хохот исчез, пропал, и осыпающийся с меня невидимыми искрами энергетический потенциал разрядился на «вольного художника». То-то будет..
— Ты уверен? — спросил я одеревеневшими от недавнего смеха губами.
— Да-да, — зачастил «вольный художник», приняв неопределенность ответа за согласие. — Мы же с тобой сидели за стойкой в погребке «У Еси»… Помнишь?
Неожиданно в меня вселился дух противоречия. Не следовало Шурику касаться моего плеча, обозлил он меня до крайней степени. Без него забот полон рот.
— В погребке «У Еси» я сидел один, — недовольно пробурчал я.
— Как? — растерялся Шурик. — Ах, ну да… Мы сидели по разные стороны стойки… Помнишь, я еще официантку по заднице шлепнул, а она мне по морде врезала?
Столько самоуничижения было в фигуре и голосе Шурика, что я отвел взгляд. Прямо-таки кающийся грешник, учитывая его одежду и татуировку. Кто-нибудь другой, не видевший его реакции на пощечину, ни за что бы ему не поверил. Слишком большой контраст между униженной позой и будто вырубленным из камня мрачным лицом закоренелого преступника. Не всегда, оказывается, прав Ломброзо, и тот факт, что исключение лишь подтверждает правило, отнюдь не способствует утверждению его теории. Впрочем, несмотря на это, подавляющее большинство людей подсознательно ведут себя в соответствии с азами физиогномики. И я в том числе.
— Мы сидели по разным углам стойки, а по р а з н ы е стороны мы находились с барменом, — раздраженно сказал я.
— Да-да, — закивал Шурик и опять заискивающе улыбнулся. — Все-таки помнишь… Так ты это… скажи следователю, что Владик меня выгнал из погребка еще до того, как началась перестрелка. Скажи, будь другом, ведь это правда. Подтверди, а?
В глазах у него была такая отчаянная мольба, будто его уже тащили на эшафот. Стало муторно и противно.
— Ты знаешь, что случилось с Владиком? — тихо спросил я-