Слишком много привидений
Шрифт:
— Спасибо, — сказал я застывшему манекену за рулем. — Сколько с меня?
Вместо ответа он рванул с места так, что меня чуть не прихлопнуло дверцей. При выезде со двора машину занесло, и я услышал из открытого окна такси отборный мат. Типа того, каким извращенным способом я, преждевременно рожденный сын чрезвычайно порочной самки из отряда собачьих, должен был свои, испражненные вместе с человеческими миазмами деньги дефлорировать в Рыжую Харю. Все-таки шофер оказался не зомби, а обыкновенным русским человеком. И реагировал на трансцендентные шуточки в соответствии с
— Вот ты и дома. — Я протянул Люсе сумочку.
— Что? — переспросила она, безуспешно пытаясь непослушными пальцами привести в порядок разорванную юбку. Получалось у нее плохо: движения были заторможенные и неуклюжие. Не столь уж чудодейственным средством оказалось снадобье Рыжей Хари. Ничем не лучше транквилизатора.
Люся шагнула к подъезду, пошатнулась, я поддержал ее под локоть.
— В какой квартире живешь?
Она посмотрела на меня долгим взглядом, пытаясь осмыслить сказанное мною.
— Восьмая, второй этаж…
Честное слово, таскать шкафы по лестничным пролетам проще, чем вести девушку в полубессознательном состоянии. Хотя, не скрою, обнимать за талию податливое тело было приятно.
Самостоятельно открыть дверь она тоже оказалась не в состоянии. Я нашел в сумочке ключи, открыл дверь. Квартира была точной копией моей — небольшая однокомнатная клетушка, только планировка зеркальная.
— Сейчас заварю чай, — сказал я, усадив девушку на табуретку в кухне. — Попьешь, станет легче, и будешь бай-бай.
Никаких глупых мыслей в голове не было. За сегодняшний день я и сам порядочно вымотался, потому и решил: как только напою ее чаем, тут же ретируюсь. До моего дома отсюда минут пятнадцать ходьбы.
Пока закипал чайник, я порыскал по навесным шкафчикам. Нашел и чай в металлической коробке, и, как надеялся, аптечку. Коробку поставил на стол, взял из аптечки ампулу нашатырного спирта, раздавил, смочил ватку и повернулся к Люсе.
Девушка сидела на табурете, привалившись спиной к стене, и была похожа на забытую в песочнице куклу. Ноги бесстыдно раскинуты, руки висят, голова запрокинута и повернута вбок. Рот чуть приоткрыт, глаза бессмысленно смотрят в никуда.
Я шагнул к ней, протер ваткой виски, поводил под носом.
Она встрепенулась, вяло замотала головой.
— Не надо…
Я снова провел ваткой под носом.
— Не надо… — захныкала она, как ребенок, неуклюже отмахиваясь.
Когда я попытался еще раз поднести к ее лицу ватку, она перехватила мою руку.
— Не надо… Мне уже лучше…
— Вот и хорошо, — сказал я. — Пойди умойся холодной водой.
— Д-да… — запинаясь, согласилась она и с трудом поднялась.
Пока в ванной шумела вода, я ополоснул заварочный чайник, засыпал гранулированный чай, залил его кипятком, окутал чайник полотенцем и стал сервировать стол. Чашки, блюдца, ложки, сахарница…
— В холодильнике сыр, масло… — услышал я слабый голос девушки и поднял голову.
Люся стояла в проеме кухонной двери, прижимая к синяку на скуле мокрое полотенце. Стояла босиком, на ней был коротенький махровый халат. Совсем иное впечатление, чем пять минут назад, когда она сидела на табурете,
— Есть хочешь? — спросил я, поспешно переводя взгляд с ее ног на лицо.
— Приготовь… — попросила она и ушла в комнату.
Я открыл холодильник, достал масленку, пакет с сыром… И тут услышал, как в комнате мультипликационными голосами забубнил телевизор.
«Вот черт! — в сердцах выругался я. — Только этого не хватало!» Оставалось надеяться, что, пока я на кухне, с телевизором никаких штучек твориться не будет. Но надежда была весьма призрачной.
Готовя бутерброды, я прислушивался. За две минуты Люся перебрала пять ночных каналов, и мне это очень не понравилось. Похоже, мои опасения сбывались.
Быстренько покончив с приготовлением бутербродов, я вошел в комнату. Люся сидела в кресле, обеими руками держала перед собой пульт управления и то и дело щелкала им, нацелившись на экран. Небольшой телевизор стоял в углу на письменном столе и мигал программами. Единственным, что не менялось, был мультипликационный красный краб, который, явно издеваясь над Люсей, резвился, выпрыгивая из экрана на столешницу при очередном переключении, а затем снова впрыгивая в кадр. При этом переполох в ночных программах он вызывал нешуточный, словно многосерийные мыльные оперы крутились «вживую», а не были сняты в Латинской Америке как минимум два десятка лет назад.
— Испортился, — не оборачиваясь, сказала Люся. — На всех программах один и тот же дурацкий мультик…
— Люся, — сказал я, загораживая экран, — идем ужинать.
— Погоди, — возразила она, — сейчас переключу…
— Люся, — настойчиво повторил я, — чай стынет. Затем отобрал пульт управления и поднял девушку с кресла за локти.
У меня возникло странное ощущение, что с экрана телевизора кто-то смотрит мне в спину тяжелым, изучающим взглядом. Я щелкнул клавишей на пульте, экран погас, но ощущение пристального взгляда в спину осталось.
— Идем ужинать.
— Но как же… — Люся попыталась глянуть на телевизор через мое плечо.
И тогда я не придумал ничего лучшего, как охватить ее голову ладонями, повернуть к себе лицом и поцеловать. Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась. Оцепенела в моих руках, и только сердце забилось часто-часто. Как тогда в больнице, у двери лифта, отвозившего Владика из операционной в реанимацию.
Я отпустил Люсю. Она смотрела на меня снизу вверх широко открытыми глазами и молчала. А затем стала медленно-медленно приподниматься на цыпочках…
Часов в десять утра в мою комнату заглянул шеф.
— Рома, — сказал он, — через час к нам приедет очень крутой заказчик, подбери для него два компьютера, два лазерных принтера, один цветной, сканер, модем… ну, в общем, все, что посчитаешь нужным для добротной системы. Но все самое крутое, как, впрочем, и сам заказчик. Составишь калькуляцию, торговую наценку поставишь двадцать процентов.
— Пал Саныч, а почему не тридцать, если заказчик такой крутой?
Шеф покачал головой.