Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.
Шрифт:
– Слушай, у тебя большие проблемы. Не сходить ли тебе к психоаналитику? Гипертрофированная ответственность. Это лечится.
– Вот еще случай: мужик в Ульяновске повесился, когда у него родился шестой ребенок, видно, понял, что не сможет их всех прокормить. И я взял на себя ответственность за его семью. Я им даю, немного, правда, тысячу рублей в месяц, но для них и это деньги, там учитель получает девятьсот.
– Грех не воспользоваться такой клинической добротой… Подари мне картину, Никас!
– Да пожалуйста! Я тебе один из старых эскизов подарю. Вот возьми…
(Забегая вперед, скажу, что теперь
– Слушай, пока не забыл, хочу спросить – а чей это череп у тебя на полочке лежит?
– Моей бабушки.
– Блин… Где ж ты его взял?
– В Литве. Кладбище, где она лежала, затапливало водой. И, видя, что вот-вот все затопит, я забрал череп. А кости оставил. Ха-ха…
Никас смеется. Действительно, ситуация какая-то странная – с одной стороны, мог и кости забрать. С другой, кости громоздкие, тяжелые, наверное. Возиться с ними… Да и не такие они интересные, как череп. Значит, половину бабушки затопило.
Художник встал на стул, достал бабушкин череп. На верхней челюсти было четыре вполне еще приличных зуба. Никас дунул на макушку, сдув с бабушки пыль. Я смотрел, как пыль облачком взлетает над черепом, и лихорадочно размышлял, что же мне нужно делать и говорить в этой ситуации. Все-таки я находился как бы на кладбище, где у Никаса близкий человек покоится.
– Э-э, Никас… Ты… Это… А зачем на нижней челюсти какие-то дырочки предусмотрены?
– Здесь мышцы крепятся, чтобы жевать. Когда-то бабушка двигала челюстью.
– Ладно, ладно. Ставь обратно. Не тревожь покой бабушки. Как ее звали, кстати?
– Онно Федоровна. У нее было финское имя.
Никас встал на стул и поставил Онну Федоровну обратно на полочку. Я вздохнул.
На прощанье Никас проводил меня до двери и неуверенно сказал:
– Не знаю, доволен ли ты нашей встречей… Вам же, писакам, нужно чего-нибудь жареного. Может, что-нибудь придумаем?
– Не надо! Не надо ничего придумывать, Никас! Тебе достаточно правды…
ОРГАНЧИК
Портрет Николая Харитонова
Как сейчас помню – я вошел в кабинет думского аграрника за десять минут до решения, быть может, самого главного вопроса в его жизни. Ведь это именно Николай Михайлович выдумал когда-то внести на рассмотрение Думы принципиальное для него предложение об установке памятника Феликсу Эдмундовичу на Лубянской площади. Чтобы тем самым как бы поставить смысловую точку над годами демократических разбродов и либеральных шатаний.
Они в чем-то похожи – Николай Михайлович и Феликс Эдмундович. Оба несгибаемые, чеканные люди. Едва я вошел, ко мне протянулась стальная рука, а бесстрастный голос вступил со мною в контакт:
– Через десять минут обсуждение на заседании моего вопроса. Три минуты идти. Значит, у вас – семь минут.
– Этого вполне хватит, – доложил я и аккуратно сел на краешек стула, положив перед собой диктофон.
…За время нашей короткой беседы, или, точнее было бы сказать, обмена информацией, меня все время преследовало какое-то чувство дискомфорта. Чего-то не хватало мне от депутата Харитонова. Только выйдя из кабинета, я понял, чего
И еще – там все время что-то заедало и перескакивало…
– Николай Михайлович, это действительно была ваша идея – по поводу восстановления Дзержинского?
– У меня много идей. В том числе и эта.
– Завидую. Но все-таки, как в вашей э-э… голове зародилась такая нестандартная, прямо скажем, мысль?
– Памятник Дзержинскому – это памятник в первую очередь человеку, а во вторую – символу экономического восстановления нашего разрушенного после революции хозяйства. Я думаю тот, кто хорошо учился в школе, а после школы учился в высших учебных заведениях… все добрые начинания… все добрые начинания… в большинстве своем связаны с плеядой, из которой вышел Феликс Эдмундович Дзержинский… с плеядой, из которой… Добрая, хорошая слава осталась об этом человеке…
– В обращении ветеранов КГБ к Путину с просьбой восстановить памятник было написано, что установка памятника приведет к консолидации общества. Имеется в виду консолидация тех, кто сидел, с теми, кто сажал?
– Я не был… Не знаю, кто сидел, с кем… Кто… Противоречиво… Непротиворечиво… Но я против олигархов! Они схватили все богатство страны…
– Николай Михайлович! Я про Дзержинского…
– Феликс Эдмундович… Наши деды и отцы это величие подвига человеческого – символического Дзержинского – выставили на Лубянской площади в 1958 году работы скульптора Вучетича… Скульптор Вучетич создал диораму Сталинградской битвы в Волгограде, а также Трептов-парк в Берлине… Вучетич – это не Зураб Церетели. У Зураба Церетели проскальзывает умение и желание работать по металлу… Эту символику нужно насаждать в Грузии… Есть отдельные моменты… Тот стержень, который заложен… в каждом от рождения заложен… духовно-нравственный стержень заложен…
– Заело что-то… Но ведь памятник Дзержинскому символизирует не только, как вы сказали, «все добрые начинания, связанные с плеядой», но и нечто совсем другое…
– Не исключаю. В начале века были ошибки. Но с позиций сытой сегодняшней Москвы нельзя судить о человеке, когда собаки бегали по Москве…
– Какие собаки?
– …и дохли с голоду. Заводы стояли… Фабрики стояли… Нечем было косить… Я бы рекомендовал и советовал никому нашу историю не трогать. Жили наши отцы и деды. Благодаря их уму мы сумели выучиться в школах. Многие попали в определенно…финансово… экономи… социальную зависимость на этапе современного… очередного реформирования…
В этот момент мне захотелось постукать сверху кулаком по голове Харитонова, но внезапно все наладилось само собой:
– Я сам себе всегда задаю вопрос и не нахожу ответа: почему же безграмотная голытьба взяла верх над высокоинтеллектуальной элитой?
– Ну а почему вирусы порой берут верх над человеком?
– Прослаблен иммунитет. Сегодня у нас вся страна прослаблена, кровью харкает. Руки устали копать могилы, чтобы положить гробы со своими родными и близкими.
– О’кей… А вот этот памятник…