Сливовое дерево
Шрифт:
Две недели спустя, в час ночи, Кристина проснулась от протяжного истошного вопля. Первый образ, вспыхнувший у нее в мозгу, — мутти рыдает, прижимая к груди телеграмму о смерти отца. Сердце девушки екнуло. Она огляделась в темной комнате. Гулкое завывание усиливалось, тон то повышался, то понижался, словно стенали тысячи плакальщиков. И тут Кристина поняла: выла сирена воздушной тревоги.
Девушка накинула одежду. Унылый рев сирены не прекращался, звучал одновременно словно вдалеке, но и невероятно близко, как будто исходил из ее комнаты. Кристина услышала, как хлопнула дверь материнской спальни, в коридоре заплакали братья.
Мутти ждала на верхней площадке; волосы ее разметались по плечам, корсаж платья перекосился. Она тяжело дышала и держала мальчиков за руки. Мария в одном башмаке выбежала из своей комнаты. Кристина поддержала сестру, пока та натягивала второй башмак, и освободила ее косы из ворота пальто.
— Девочки! — крикнула мутти. — Когда спустимся вниз, берите мальчишек и бегите в убежище. Я помогу старикам.
— Я могу помочь им, — возразила Кристина. — А ты иди с Карлом и Генрихом!
— Сделай, как я прошу! — велела мутти.
Кристина протянула руку Карлу, но он помотал головой и прижался к маме.
— Втроем вам будет трудно спускаться, — стала уговаривать его Кристина. — Пойдем со мной, так быстрее.
Она взглянула на мать, которая кивала в знак согласия. Карл робко протянул сестре руку. Послышался гул приближавшихся самолетов, и ужасающее понимание того, что сейчас произойдет, вкупе с паникой толкнуло их вниз по лестнице. На первом этаже ома и опа как раз выходили из своей спальни. Мария схватила за руку Генриха и вместе с Кристиной и мальчиками ринулась из дома на темную улицу, где их оглушил завывающий вопль сирены.
По улицам бежал народ, некоторые люди были в пижамах, все с ужасом смотрели в небо. Торопясь вниз по склону холма, Кристина бросила взгляд через плечо и увидела мать и бабушку с дедушкой, которые, шаркая ногами, переходили с шага на медленный бег и обратно. Опа семенил позади жены с такой скоростью, с какой несло его стареющее тело; лысеющая голова то появлялась, то исчезала в толпе. Кристина, ее братья и сестра понеслись через улицу, за магазины, подгоняемые грохотом зениток и пронзительным свистом первых сброшенных бомб. Вдалеке лучи прожекторов обшаривали небо, заключая самолеты и вспышки зенитных снарядов в яркие круги света. Бомбы падали из чрева самолетов, как семена из рук фермера. Кристина вытянула шею, чтобы посмотреть, где остальные члены семьи, рывком открыла дверь убежища, втолкнула сестру и братьев внутрь и сказала Марии:
— Я сейчас.
Не успела Мария возразить, как Кристина уже мчалась назад по переулку. Мать и бабушка с дедушкой еще не перешли улицу. Опа бессильно клонился к земле и задыхался. Глухие удары, следующие за взрывами, сотрясали землю. Ома замешкалась у края тротуара. Кристина поспешила к ней и взяла за руку, а мутти отстала, чтобы помочь дедушке.
— Давайте! — кричала Кристина. — Время еще есть. Они над аэродромом.
Когда они добрались до середины улицы, ряд самолетов пролетел прямо над их головами. Все остановились как вкопанные и устремили глаза в небо. Чернобрюхие бомбардировщики
В убежище царил мрак, молчаливые призрачные фигуры — кто сидя на скамьях, кто стоя, кто присев на корточки и прислонившись к стене — с тревогой ждали воздушного налета. С потолка свисали две масляные лампы, и свет их отбрасывал на изогнутые стены колышущиеся силуэты. Все безмолвно смотрели друг на друга; широко раскрытые глаза, переполненные ужасом, говорили красноречивее любых слов. Несколько человек потеснились на скамье, освобождая место для бабушки и дедушки. Кристина направилась в дальнюю часть погреба, где Генрих и Карл вместе с другими детьми сидели на матрасах, уложенных на картофельные ящики. Она украдкой глянула на заднюю стену, за последний ящик, но уголка их с Исааком скатерти больше не было видно.
Рядом прислонилась к стене Мария, обвив руками талию и пустым взглядом уставившись на свои ботинки.
— Все хорошо? — поинтересовалась Кристина.
Мария подняла на нее полные слез глаза и потрясла головой.
— Как думаешь, надолго мы тут застрянем?
— Кто знает, может, и нет.
Мария печально сжала губы, и Кристина привлекла ее к себе и прошептала на ухо:
— Не волнуйся, мы справимся.
Мария стиснула руку сестры обеими ладонями и оперлась на ее плечо, повесив голову и закрыв глаза, словно пытаясь уменьшиться в размерах. Кристина чувствовала, как бедняжка дрожит.
— Скоро все закончится, — произнесла она. Хоть бы это было правдой.
В это мгновение где-то рядом разорвалась бомба, и все втянули головы в плечи. Неровные куски цемента посыпались с потолка. Мария вздрогнула и вцепилась в руку Кристины, больно впиваясь ногтями ей в кожу. Генрих и Карл зажали уши и крепко закрыли глаза. Кто-то заплакал. Чьи-то дети захныкали и спрятали лица друг у друга на плече. Масляные лампы раскачивались, словно маятник, отсчитывающий часы жизни.
— Постарайся успокоиться, — посоветовала Кристина сестре, хотя горло ее сдавил порожденный ужасом спазм. — Они бомбят аэродром, а не жилые кварталы.
— А если промахнутся? — из глаз Марии ручьями текли слезы.
Девушка вытерла их и взглянула на братьев, которые сидели насупившись и обхватив колени руками, как будто намеревались свернуться в клубок и испариться. Сестры протянули руки к мальчикам, и те спрыгнули с матрасов, пробрались к ним и зарылись лицами в их юбки.
— Не промахнутся, — проговорила Кристина, борясь с дрожью в голосе.
— Откуда ты знаешь?
«Ничего я не знаю, — подумала Кристина, понимая, что она ничем не может утешить сестру. — Но вдруг, если я произнесу это, исполнится по-моему».
Мария взяла на руки Карла, дрожавшего от страха как овечий хвост.
Подошла мутти, слегка подергивая уголком рта в тщетной попытке улыбнуться. Она по очереди погладила каждого из своих детей по щеке. Карл почти прыгнул к ней на руки. Кристина подумала, как много любви и заботы отдала мама, чтобы вырастить их: надевала младенцам чепчики, чтобы солнце не пекло головку, осторожно промывала и целовала ссадины и места пчелиных укусов, крепко держала за руку, переводя через улицу. Должно быть, сейчас, когда развязанная Гитлером война угрожает ее чадам смертью, она чувствует себя совершенно беспомощной.