Слияние истерзанных сердец
Шрифт:
– А колдовство – не ересь? – спросила Фрэнси. – Пусть с ней разбирается церковь.
– Все ереси отменены в начале правления королевы Елизаветы.
– Вы хотите сказать, что она будет гулять на свободе, совершив убийство?
Ник в растерянности смотрел на свои руки. Благодаря раздраженному вопросу Фрэнси он вдруг осознал, что еще есть надежда, хотя и сам не понимал, откуда она взялась. Он хотел, чтобы Томазина избежала наказания, несмотря на ее чудовищное преступление. Даже если забыть о колдовстве, у Томазины были основания убить
Но эту мысль Ник сразу же выкинул из головы. Несмотря на все, что он знал о ее матери, несмотря на утверждение Фрэнси, будто она видела ее с фигуркой в руках, он никак не мог поверить, что Томазина Стрэнджейс способна на убийство.
– Единственное обвинение, которое я могу предъявить, – это убийство при помощи яда, – сказал Парсиваль, – конечно, если яд найдут.
– В Италии тела убитых разрезают на куски, – не совсем внятно проговорил Майлс. – Говорят, заглянув внутрь человека, можно сказать, от яда он умер или от болезни.
– У нас такого не делают. Это Англия. – Парсиваль выпрямился и постарался убрать живот. После этого он обратил внимание на Констанс. – Миссис Лэтам, вы почему-то все время молчите. Вы ели то же, что и ваш супруг?
Констанс сильно побледнела.
– Я плохо себя чувствовала и совсем не ела.
Тогда Парсиваль повернулся к Нику.
– Эта женщина, о которой здесь говорили, могла отравить еду? У нее была такая возможность?
– Она оставалась дома, – сказала Фрэнси прежде, чем Ник успел ответить. – Томазина… Она упала и ушибла голову, поэтому она осталась дома, почти совсем одна, ведь все остальные были в церкви.
– В кухне она не была одна, – с раздражением заявил Ник.
Он хотел еще что-то добавить, но Парсиваль остановил его взмахом руки.
– Я сам поговорю с поваром, – объявил он и вышел вместе с письмоводителем из большой залы.
Все молчали.
Однако вскоре Майлс, откашлявшись, сказал:
– Парсиваль боится, что она ведьма, ведь это не сулит ему ничего хорошего.
Констанс согласилась с ним.
– Он, по-моему боится, как бы она не лишила его мужской силы.
Казалось, ее забавляет эта мысль. Майлс посмотрел на Фрэнси.
– Вы уверены, что видели ее с фигуркой в руках?
– Наверное, я ошиблась.
– Наверное, я тоже ошибся. И фигурки не было.
Ник едва поверил своим ушам. Майлс признался, что сочинил историю с фигуркой! Впрочем, это было вполне возможно. Майлс думал только о себе, как и его брат, но был глуп, поэтому и сочинил страшную историю, не предусмотрев последствий. Но Фрэнси… Ник не знал, что ему думать о Фрэнси.
Когда он посмотрел на хозяйку Кэтшолма, она вздохнула и сказала:
– Если Томазина воспользовалась ядом, никто больше не будет замешан. Мне очень жаль, что я поторопилась с фигуркой. Ладно, теперь все равно поздно начинать сначала. – Она пожала
– Колдовство в Англии законно, – пробормотал Майлс. – Кто бы мог подумать?
– Ради Бога! – не выдержал Ник. Он почти кричал. – Ведь речь идет о Томазине Стрэнджейс, которую могут осудить за преступление!
Фрэнси с любопытством посмотрела на него.
– Ник, она твоя любовница? Ты поэтому волнуешься за нее?
– Нет, Фрэнси, она не моя любовница. Но когда мы были детьми, она была мне почти сестрой, да и вам тоже.
– Ее мать частенько отбирала у меня мои привязанности. Но Томазина? По правде говоря, она была настырным ребенком. Да я с ней почти и не виделась.
– Тогда ради ее матери подумайте, в чем вы ее обвиняете!
Фрэнси долго смотрела на Ника, потом рассмеялась. Вскоре у нее из глаз потекли слезы.
Поняв, что эта истерика надолго, Ник вышел из залы.
Утром следующего дня Марджори Кэрриер узнала обо всем, что творилось в Кэтшолме. Ник не хотел ничего говорить, но она настояла на своем. Потом она сказала ему, что он дурак, если не поговорил с Томазиной после того, как Парсиваль допросил ее. И все-таки пока еще ее не взяли под стражу. Уже хорошо.
Едва она замочила белье, как раздался стук в дверь и на пороге появилась Дороти Джерард. Дородная и глупая в девицах, она вышла замуж в двадцать шесть лет и за восемь лет родила шестерых детей. С первых дней замужества она взяла привычку пересказывать миссис Марджори все сплетни, но в этот день она была надоедливее обычного.
– Я очень боюсь, миссис Марджори. – Она поправила платок на груди, потом стала мять грязный передник.
Платье на ней, впрочем, тоже было не первой свежести.
– Кого это?
Марджори набрала в ковш воды и плеснула ею в пса, который прибежал следом за ней. Пес, поджав хвост, вернулся на место.
– Констебля.
– Ну, Дороти, ты же знаешь, он делает вид, что не замечает, как ты варишь пиво.
В Гордиче все сочувствовали Тому Джерарду и давали ему подзаработать лишние деньги.
– Да при чем тут это?
Она смотрела на Марджори несчастными глазами, и Марджори нетрудно было понять, в чем дело.
– Дороти, может быть, не стоит говорить об этом со мной?
– А у кого мне еще спросить, что мне делать?
Губы у нее задрожали, и Марджори поняла, что соседка в самом деле нуждается в ее помощи.
Запасясь терпением, Марджори налила себе и ей по кружке грушовки и приготовилась слушать.
Медленно, с трудом подбирая слова, Дороти Джерард шепотом повела свой рассказ. Она слышала о восковой фигурке и боялась, как бы женщин, встречавшихся в Гордичском лесу, не обвинили в колдовстве, приведшему к смерти Ричарда Лэтама.
Марджори нахмурилась. Ник говорил ей, что Майлс наверняка все выдумал, но зачем он это сделал, знал только он один. Она достала из буфета солодковый корень и стала его жевать.