Слияние истерзанных сердец
Шрифт:
– Разве?
Когда они въехали в деревню и все застыли при их появлении, Ник чуть не расхохотался.
– Они думают, что ты убила Лэтама, – тихо сказал он Томазине, – и не знают, то ли повесить тебя, то ли благодарить.
Томазина неловко поерзала на сиденье и обрадовалась, когда молчаливые зрители убежали куда-то представлять очередную историю из жизни Робина Гуда.
Одна лишь миссис Кэрриер подошла к повозке и поздоровалась с Томазиной.
– Дорогая, хорошо, что ты вернулась. И ты тоже, – грустно сказала она Нику. – Там опять скандал между миссис Фрэнси
Пока Марджори рассказывала сыну, что случилось в его отсутствие, Томазина оглядывала толпу. По одну сторону деревянного возвышения сидела Фрэнси, как ей было положено по ее статусу, и изо всех сил старалась не смотреть на деревенских молодцов, занятых в представлении о Робине.
– О Господи, – вздохнула Томазина, поняв, в чем дело: вместо обычного мальчишки-актера роль девицы Марион взяла себе Констанс. [9] Одетая, как и все, в зеленое, она прыгала и бегала наравне с остальными.
9
В описываемые времена актерами были только мужчины.
Через минуту на глаза Томазине попался Майлс, одетый, правда, в черное, но вовсе не желавший сохранять траурный вид. Он стоял, прислонившись к дереву и держа в руках бутыль с местным элем. Если он еще не упал, то это было делом недалекого будущего. Чуть в стороне в новом черном дублете маялся Редих.
– Я ничего не могу поделать, – сказал Ник, выслушав мать.
У него изменился голос, и Томазина тотчас это заметила. Лицо его стало озабоченным, и он, дернув поводья, направил лошадь в Кэтшолм. За всю дорогу Ник не сказал больше ни слова.
– Я поставлю лошадь, – помогая ей слезть повозки, произнес он. – У тебя в комнате хлеб, сыр, эль, если ты голодна. Я сразу же вернусь.
– Ты оставляешь меня одну?
Ник даже не взглянул на нее, а ведь она только хотела пошутить.
– Если попытаешься сбежать, – серьезно проговорил он, – я тебя поймаю и привяжу к кровати.
– Приятно слышать. А если я докопаюсь все-таки, как проникнуть в тайный ход?
– Томазина, не испытывай мое терпение!
Ник, ни разу не оглянувшись, пошел к конюшне. Уже стемнело, когда он вернулся, зная, что у нее был тяжелый день и что он своими речами ничуть не облегчил ее ношу. Она устало посмотрела на него.
– Томазина, не бойся меня.
– Я боюсь этой стены. – Она махнула рукой на тяжелый гардероб. – Из спальни Лэтама сюда легко можно пройти.
Ник, потянувшись за сыром, посмотрел в ту сторону.
– Завтра займусь этим вплотную.
– Думаю, Джон Блэкберн…
– Приходил этим путем к твоей матери? Даже не сомневайся. Других любовников ей приходилось принимать в менее удобных местах.
Томазина покраснела.
Господи, сколько же он передумал и перечувствовал с тех пор, как в первый раз увидел Томазину! В ее присутствии он болтал все, что приходило ему в голову. Вот и теперь он не удержался от вопроса:
– А где ты принимала своих
Томазину охватила ярость.
– Нигде! Я никого не принимала, а тихо жила в Лондоне, заботясь о матери.
Она со злостью принялась стаскивать с себя платье.
– Томазина!
– Боюсь, как бы тебе не разочароваться, Ник Кэрриер! У меня нет совершенно никакого опыта в этом деле.
Раздеваясь, она не смотрела на него. В комнате горела только одна свеча, но и ее было достаточно, чтобы Ник понял, что у нее уже покраснели не только щеки, но и шея. Томазина забралась в постель. Она, вытянувшись, лежала с самого края и тихонько плакала, глядя вверх.
Ник еще поел, оттягивая неизбежное, но вскоре задул свечу, разделся и тоже лег.
Едва он коснулся коленом ее нежной кожи, как понял, что все его планы никуда не годятся. Несмотря на всю свою недоверчивость, он убедился в ее полном незнании мужчин, когда она взяла да и разделась перед ним.
Он удивился и обрадовался одновременно, поэтому лишь грубовато произнес:
– Спи, Томазина.
Он боялся дотронуться до нее. Ему показалось, что прошло много часов, прежде чем он услышал ее мерное дыхание и понял, что она его послушалась. Только тогда он позволил себе взглянуть в ее сторону.
Его глаза уже привыкли к темноте, и он поздравил себя с тем, что не взял ее силой, – такой она выглядела беззащитной и невинной в своем сне. Теперь им овладело другое желание. Ему страстно захотелось защитить ее даже… от себя самого.
Увидев на другое утро своего сына и дочь Лавинии, Марджори поняла, что придется все рассказать.
– Если ты вообразил, будто я много знаю, ты ошибаешься, – заявила она Нику.
– Вы знаете, кто моя сестра? – спросила Томазина, к этому времени твердо уверенная, что сестра есть.
– Увы, нет, дорогая. Я никогда даже не подозревала, что твоя мать была беременна, а ведь я знала ее не один год. А ты сама-то догадываешься, кто был отцом ребенка? Так было бы легче сообразить, где твоя сестра и что с ней.
Ник смутился, но Марджори сделала вид, что ничего не заметила. Мужчины странно себя ведут, когда речь заходит о чувствах. Она, не сводя глаз с Томазины, ждала ответа.
– Скорее всего, это Джон Блэкберн, но мог быть и кто-то другой.
– Ричард Лэтам, например, – вмешался Ник.
– Что ж, – кивнула Марджори. – Тогда это многое объясняет.
– А ты никогда не слышала о нем?
– Нет. Все знали, что Лавиния любовница Блэкберна, но насчет остальных она молчала.
Марджори встала и пошла приготовить что-нибудь поесть. Она не умела думать на голодный желудок.
– Вас удивили слова Ника? – спросила ее Томазина.
Марджори налила в три кружки грушевого сидра и села рядом с Томазиной.
– Я давно знаю, что Ричард Лэтам негодяй. Так почему бы ему не спать с любовницей своего хозяина? – Она долго молча смотрела в кружку. – Незадолго до смерти мой муж рассказал мне, что Ричард Лэтам много лет тянул с Джона Блэкберна деньги и Блэкберн в конце концов решил это прекратить. Рэндалл слышал, как они из-за этого крепко ругались.