Сломанная тень
Шрифт:
– В лицо узнаешь?
– У них клобук…
– Беги за полицией!
Несмотря на зажженную от лампы свечу, Тоннер налетел на какое-то ведро в коридоре. Упасть не упал, но стукнулся локтем об стенку. Зайдя в столовую, увидел бледного Кислицына:
– Его повесили? Он ведь не сам?
Тоннер, не снимая сапог, влез на стол:
– Да! Тучина задушили струной и лишь потом подвесили. Имитация самоубийства.
Матвей Никифорович обхватил голову руками.
– Вы меня спасли!
– Вы в своем уме, Матвей? Разве женщине такое под силу? Нет! У капитанши есть сообщник! – Тоннер кинул на стол найденное платье.
– А я деньги нашел! – помолчав, неожиданно сказал Кислицын.
– Деньги? – удивился Тоннер.
– Я когда сюртук поднял, он мне чересчур тяжелым показался. Заглянул в карман – а там целое состояние!
Илья Андреевич вытащил из сюртука пять туго связанных пачек.
– Двадцать, тридцать, сорок, сорок пять, пятьдесят!
С лестницы донеслись звуки: шаги, голоса.
События той ночи Денис помнил смутно.
Александр в петле.
Александр на столе.
Самодовольный Тоннер тыкает толстым пальцем в красноватую бороздку:
– Удавлен! Опять струной!
Не менее самодовольный Яхонтов:
– Этой?
Достает из кармана струну, найденную в мешке Тихона.
– Карта! – Тоннер вытаскивает из Сашиного жилета даму треф.
Яхонтов показывает колоду таких же дам.
– Монахом, говорите, одет? Тогда я знаю, кто это! Личный слуга Тучина, вор и грабитель Тихон!
– Грабитель, говорите? А почему же он Тучина не ограбил? – Тоннер достает из тучинского сюртука пачки ассигнаций.
Яхонтов мрачнеет, берет деньги в руки и ехидно улыбается:
– Кукла!
Озадаченный Тоннер:
– Действительно, кукла!
Тучина грузят на телегу, прикрывая рогожей от мокрого снега. Откуда он взялся? Утром было бабье лето. Утром Александр был жив…
В доме Лаевских Угаров подвинул вольтеровское кресло к камину и забрался с ногами.
Яхонтов с Тоннером спорят.
– Петр Кузьмич! – говорит доктор. – Я не вижу логики в поступках убийцы. Зачем он куклу в сюртук подложил? Не понимаю. Остальные его действия вполне логичны: придумал, как проникнуть в дом, выбрал время…
– Логичны, говорите? Марфушу, коли не врет, на тридцать тысяч обнес, у Тучина пятьдесят взял. Верно? Так зачем он после этого вернулся? За серебром столовым да за цацками? – Яхонтов указал на столик, где лежала горка драгоценностей. – Это же копейки!
– Он что, выходил и вернулся? Откуда вы знаете?
– Швейцар в себя пришел, рассказал: вслед за Тучиным и Тихон выскочил, мол, кралечку навестить. А через полчаса назад явился. И мешок швейцар видел, поинтересовался, что там. Тихон ответил:
– Что ж, вынужден признать вашу правоту. Убийца – Тихон!
– Наконец-то!
– Но… Если он из-за денег убивает, зачем к Ухтомцеву забирался? Весь Петербург знал, что граф разорен!
– Следствие по делу об убийстве Ухтомцева закрыто! Самоубийство! Точка!
– Но пистолет, струна, веревка…
– Илья Андреевич! Я тоже вынужден признать вашу правоту. Простите! Но давайте рассуждать спокойно, по-деловому! Какая разница, за одно убийство Тихону пожизненное дадут или за пять?
– Его еще поймать надо! А если за пятым шестой последует?
Обмытый и переодетый Тучин уложен на диван в мастерской. Денис стоит у изголовья. Смотрит на картину – последний Сашкин шедевр. Не жаловал автопортреты, а вот перед смертью сподобился! Предчувствовал, что ли? Необычно как написал! Сломанная тень художника, задумавшегося перед мольбертом.
Подошел Тоннер.
– Денис, вам надо поспать! Пойдемте!
– Непонятно, непонятно! Не складывается! – раздраженный Илья Андреевич меряет шагами комнату Угарова.
– Что непонятного? – горячится Денис. – Непонятно одно! Где искать Тихона! Найду – задушу!
– Это не он! Не он убийца! – Тоннер все быстрее и быстрее бегает по комнате.
– Это еще почему? – спрашивает Терлецкий.
– Зачем он куклу мертвому Тучину подсунул?
– Да просто так, смеха ради!
– Смеха ради? Подумайте только, сколько времени у него на эту куклу ушло! Нет, он вор, обыкновенный вор. И украл деньги здесь, в доме! И мешок этот злосчастный тоже!
– Кто же тогда убийца?
– Не знаю, не знаю! – Тоннер достает трубку и тут же сует ее обратно в карман.
Глава двадцать шестая
Тубельт распекал Терлецкого, как напрудившего на паркет кота. Федор Максимович и сам так умел. Он терпеливо ждал момента, когда громы-молнии иссякнут. Уставился в одну точку, изображал раскаяние пополам с отчаянием, если и отвечал, то односложно, а больше отмалчивался, мол, оправдаться нечем, повинную голову меч не сечет.
– Как ты посмел притащить засранца на маскарад?
– Виноват!
– … допустить к Его Величеству!
– …
– Хоть понимаешь, что натворил?
– Так точно!
– Да ты знаешь, что Государь еще до вашего приезда оказал честь… Ознакомился с писульками твоего Рооса!
– Знаю, ваше…
– Да что ты знаешь, дубина? Государь счел их вольнодумными! Недопустимо вольнодумными! Поэтому просьбу американского посланника об аудиенции отклонил! А ты?
Обессилевший Тубельт рухнул в кресло: