Сломанные сны
Шрифт:
Нервный, отчаянный смех вырвался вместе со слезами.
— И все-таки зря я ввязалась во все это безумие, дядя Адзума.
Кукла зашлась слезами, кровавыми руками ударив по лицу. Отойдя как можно дальше от проезжей части, наркоторговка рухнула на колени.
— Какая ирония, вас погубила ваша сестра, а меня — …
Силы полностью покинули тело, и стан наклонился вперед, Кукла ничком упала в объятьях тонко покрывшейся снежной пленкой асфальта.
— Снова снег.
Кукла протянула руку вперед, на которую падали снежинки.
— Снег,
Хлопья снега покрывали черную фигуру, вокруг которой ореолом образовалась кровавая колыбель, погружая в свой сон «злодейку» города.
Легкий дымок от сигареты уходил в небо. Сделав очередную затяжку, Шизуо перешел дорогу, направляясь с работы. Непривычно холодная погода заставила даже городскую легенду поежиться от назойливых снежинок. В столь прекрасный снежный вечер в Икебукуро ничего не могло случиться. Ничего такого, что могло выйти за привычный ритм района. Даже истекающая в собственной крови фигура, что перекрывала тротуарную дорожку.
Шизуо остановился, опешив на мгновение, но тут же преодолел расстояние, нахмурившись, как только наклонился над поглощённой мраком фигурой, из уголка рта которой стекала струйка крови. Хейваджима присел на корточки, аккуратно перевернув девушку и зажав сигарету меж зубами, удивленно взметнул бровями. Кукла Вуду. И что делать? Позвонить в скорую? Или еще и полицию? Шизуо потянулся уже за мобильником, когда любопытство заставило его потянуть руку к злополучным очкам, скрывающим истинную личину головной боли города Токио. Но хитро замысловатая конструкция оказалась не так проста. Повозившись с ней, Шизуо понял, что очки прикреплены к волосам, которые оказались всего лишь париком. Стянув их, бармен замер. Сигарета выпала из губ, упав на снег.
— Ты ведь… — единственная удивленная фраза, вырвавшаяся из уст.
Спешные шаги приближались к загадочной паре у тротуара, которую сомкнул полукруг якудза, что пришли по душу Куклы.
— Эй, парень, это наша добыча.
— Лучше тебе пойти домой и забыть то, что ты видел.
Но на их слова не последовало никакой реакции. Хейваджима лишь выпрямился, размяв шею, от хруста которого мужчины вздрогнули, ведь они вспомнили о городской легенде…
Снег продолжал окрашиваться в благородный алый под растрепанными каштановыми прядями, чьи кончики горели алыми язычками.
“Что такое счастье?” — вопрос автоматом стучал в голове, отдаваясь феерическими вспышками-фейерверками, что каскадом застилали глаза. В висках пульсировало, по венам расходились микроскопические иголки, от которых на губах всплывала истерично-счастливая улыбка.
— Счастье, хочешь его испытать вновь? — вторил голосом диктора давно забытый безликий наркодилер.
Длинные наращённые алые ноготки впились в ткань чьего-то пиджака.
— Сны — ты можешь получить свое счастье в снах. Тебе лишь нужно принять Хром.
Неоновая вспышка перед глазами отдалась глухим свистом по барабанным перепонкам. Холодный
И как только монотонно-деловитый голос диктора исчез, по телу разлилось приятное легкое чувство, наполняющее теплом.
— Никки! — звонким колокольчиком зазвенел детский голос.
Завеса из темных ресниц приоткрылась, черный зрачок максимально расширился на янтарных глазах.
Ребенок, невинной чистой красоты, чьи сверкающие утренним рассветом глаза улыбались шире, чем покусанные губы.
— Сестренка, пойдем играть!
Зимний ветер откинул в сторону темно-каштановые волосы, вместе с белесым покровом на ветвях деревьев, и детская улыбка скрылась за локонами отдаляющегося ребенка, что мчался к недолепленному снеговику.
Воздушные снежные хлопья опускались с ясного неба, покрывая уютный двор, где две миниатюрные девочки, похожие как две капли воды, лепили снеговика. Близнецы, которых не отличить порой даже самым близким людям. Девочки полностью копировали мимику, голоса, повадки и привычки друг друга, как запрограммированные роботы, они одновременно скатывали снежный шар и равняли его бока.
Но одна девочка вздрогнула, когда услышала родной голос матери.
— Никки, Мики, обед сейчас остынет.
Девочка захлопала пушистыми ресницами, меж которых застревали снежинки. Женщина приближалась, неся на лице ласковую улыбку вульгарно красных губ, но почему-то девочка бледнела с каждым её шагом. С каждым её шагом она теряла свое счастье, несмотря на ласковые слова:
— Никки, Мики, время принимать витаминки.
И две синие таблетки на ладони заставили отдать глухие удары о грудную клетку.
Отчаянно развернувшись, девочка прокричала имя сестры и кинулась к ней, но та стояла неподвижно в неестественной позе, запрокинув голову.
Ветер унес улыбку так же, как кровавое зарево унесло утреннюю росу. С потрескавшихся губ сестры стекала кровавая линия, что тянулась с подбородка до грязного цемента.
— Мама, — прохрипел в судорогах детский голос. — Не трогайте маму…
Призрачно появившееся лезвие полоснуло по детскому горлу, открыв скалящуюся рану, откуда хлынул алый поток, брызнувший в глаза Никки. На шее зиял порез, из которого фонтаном хлестала алая струйка. Девочка кинулась к упавшей на снежный ковер сестре и зажала кровоточащую рану, из потресканных губ булькали кровавые пузыри. И хрупкое миниатюрное тело погрузилось в багряное озеро.
Никки содрогалась над холодеющим с каждой секундой телом сестры, рухнув на колени, дрожащие руки зажимали зияющую серпом рану. Все погрязло в крови.
— Мики! Мики! Не умирай! Пожалуйста!
— Никки! — мужской голос, как отрезвляющая пощечина, заставил Никки вздрогнуть, она продолжала тщетные попытки остановить кровь, хрипя от слез.
— Никки, очнись!
— Я не хочу, верните меня обратно к сестре, к маме и папе! — детский плач вырвался из груди вместе с крупинками горьких слез.