Сломанные вещи
Шрифт:
– Здесь есть только местные новости, – говорит Джослин, одна из моих любимых психотерапевтов. Она нажимает кнопку на пульте дистанционного управления, и на экране появляется надпись: «Ошибка ввода/вывода».
– А как насчет общенациональных новостных каналов? – спрашивает Монро, и в голосе ее звучит нарастающее отчаяние, как будто это вопрос жизни и смерти, как будто мы все застряли посреди пустыни и речь идет о том, сколько остается времени до того, как мы начнем поедать друг друга.
– Только местные новости, Монро, – повторяет Джослин, и девушка откидывается на спинку дивана.
Джослин нажимает еще несколько кнопок на пульте, и телевизор оживает – на экране появляется репортерша, в одной руке
Через пару секунд к изображению прибавляется и звук.
– …стою здесь, на Главной улице Уэст-Веллингтона, – говорит репортерша, стараясь перекричать шум ветра. – Как вы видите по картине за моей спиной, сюда добрался тропический циклон «Саманта»…
Уэст-Веллингтон – это городок, в котором живет Уэйд. Он находится недалеко от Твин-Лейкс, между ними расположены всего два города. Почему-то мне на ум приходят не мать и сестра, а Миа – Миа, сидящая взаперти в своем большом доме, слушая, как ветер стучит в ставни. Несмотря на то что я не разговаривала с ней уже пять лет и, наверное, уже три года как не видела ее, у меня вдруг возникает желание позвонить ей и спросить, все ли с ней в порядке.
– Тропический циклон? – Элисса протягивает руку за попкорном. – А я думала, что речь идет об урагане.
– Тише, – говорит ей одна из других девушек.
– А какая между ними разница? – спрашивает кто-то еще.
– Тише! – одновременно вопят уже несколько девушек.
– …По словам метеорологов, порывы ветра пока достигают только сорока миль в час, так что этой буре была присвоена категория ниже по сравнению с более ранними прогнозами, предсказывавшими небывалый ураган, – говорит репортерша. – Однако специалисты предупреждают, что это еще только начало и ожидается, что буря усилится, когда столкнется с холодным атмосферным фронтом, идущим с Атлантики. Все еще остается возможность, что нас все-таки ждет ураган с рекордным по силе ветром, отключениями электричества и закрытием проезда по дорогам. В общем, крупные неприятности.
На экране появляется другой телерепортер, на этот раз вещающий, сидя за столом в студии. Он одет в плохо сидящий на нем костюм, и зубы у него слишком белые и слишком квадратные, чтобы быть его собственными.
– Берегите себя, сидите по домам…
– Ну все, приемный день отменяется. – Рейчел скорчивает гримасу. Ее поместили сюда из-за депрессии и расстройства настроения – в эту группу включают всех, у кого имеются серьезные суицидальные наклонности – то есть всех тех, кто проделывал нечто более серьезное, чем просто вогнать в руку канцелярскую кнопку, чтобы проверить, больно ли это (это и впрямь больно). У Рейчел приятное узкое лицо, напоминающее беличью мордочку, и на первый взгляд кажется, что она похожа на девчонку, у которой хочется списать контрольную по математике – но это впечатление тут же проходит, когда она закатывает рукава, и ты видишь на ее руках многочисленные следы от инъекций наркотиков.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю ее я.
Она указывает подбородком на экран.
– Мы отрезаны от внешнего мира. Видишь? Мы находимся в зоне, в первую очередь подверженной затоплению.
Теперь на экране показывают карту, на которой изображены различные районы Вермонта с указаниями, какого поступления воды можно ожидать в каждом из этих районов. Округ Эдисон закрашен на карте ярко-красным.
– В метеорологических прогнозах всегда преувеличивают опасность, – поспешно говорю я. – Телеканалы просто стараются поднять свои рейтинги.
Рейчел пожимает плечами.
– Может быть, и так.
– Когда в Вермонте последний раз наблюдался торнадо?
– Года четыре назад, – отвечает она. –
Как это ни глупо, когда я слышу, как кто-то произносит нечто подобное вслух, у меня в груди что-то происходит, как будто в дыхательное горло попал попкорн.
– Ко мне приезжает мой кузен, – говорю я, что в основном соответствует действительности. На самом деле Уэйд Тернер – сын двоюродной сестры моей матери, то есть мне он вроде бы приходится троюродным братом. Последние пять лет он является администратором конспирологического веб-сайта, посвященного убийству Саммер, известному как «убийство на Брикхаус-лейн». По причинам, которые я не совсем понимаю, он убежден, что сможет докопаться до правды и восстановить мое доброе имя. За двадцать долларов на бензин, которые составляют половину тех сорока долларов, что мать дает мне в месяц на карманные расходы вроде покупки шоколадных батончиков, толстовок с постерами, призывающими к переработке и повторному использованию отходов, и открыток, он регулярно проезжает полтора часа от Уэст-Веллингтона до «Перекрестка», привозя мне бутылки с мочой, содержащей наркотики. Вероятно, он бы делал это, даже если бы я не платила ему, просто для того, чтобы получить возможность еще раз подробно расспросить меня о том, что же случилось в тот день – несмотря на то, что я все равно не могу рассказать ничего нового.
Уэйд еще тот чудик, но он, по крайней мере, какой-никакой посетитель. Моя мать ни разу не приезжала в «Перекресток», а старшая сестра приехала лишь однажды, не сняв своей больничной униформы, с лицом, выражающим крайнее неодобрение, чтобы привезти мне пачку журналов, которых я не просила, и сказать, что я – источник разочарования для всех. Что касается моего отца, то его вообще никогда не было, что меня особо не беспокоило, но на что то и дело обращают внимание психотерапевты и блогеры и чем воспользовался назначенный государством адвокат, добившийся решения не передавать мое дело в уголовный суд, объясняя этим обстоятельством все – от моего мнимого преступления до моей нелюбви к математике.
Наша с Уэйдом система проста. Каждые десять дней он проезжает семьдесят четыре мили из Уэст-Веллингтона до «Перекрестка» якобы с бутылочкой желтого изотонического напитка компании «Пепсико», катающейся по полу его старенького пикапа, которая на самом деле содержит мочу, украденную им из финансируемой штатом клиники для наркоманов и алкоголиков, где он работает в будние дни. Доехав до «Перекрестка», он регистрируется в приемной в качестве посетителя, затем, делая вид, что ему срочно требуется сходить по-маленькому после долгой дороги, заходит в туалет для посетителей и опускает бутылочку в бачок унитаза, который только время от времени проверяют на наличие там спрятанных пакетиков с наркотическими таблетками или бутылок водки.
После нашей с Уэйдом обязательной беседы – для меня это самая трудная часть визита, поскольку мне приходится притворяться, будто я и впрямь рада его видеть, а он просто сидит с тупой улыбкой на лице, похожий на ребенка, который увидел в торговом центре Санта-Клауса, – я выхожу в фойе вместе с ним, чтобы попрощаться, неся в руке пустой пластиковый стаканчик из-под купленной в кафетерии газировки, снабженный крышкой и соломинкой. В приемной всегда так много народу: посетителей, регистрирующихся пациентов, проходящих через пост охраны, пока их родные разговаривают с психотерапевтами, что мне совсем нетрудно, оставшись незамеченной, зайти в туалет для посетителей. Я переливаю мочу в пластиковый стаканчик, а из него в маленькие стеклянные контейнеры с моим написанным фломастером именем на этикетке, которые мне выдают психотерапевты. Таким образом, перед самой выпиской тест на наркотики оказывается положительным, и я зарабатываю продление моего пребывания в реабилитационном центре.