Сломанный мир
Шрифт:
Оба войска готовились к бою. Основную часть войска Чхонджу составляла, как обычно, конница. В рядах противника Гэрэл заметил много колесниц; это была редкость по нынешним временам — колесницы всё меньше использовали в войнах, больно уж тяжелы и неповоротливы они были, а на пересечённой местности оказывались и вовсе бесполезны. Вид колесниц напоминал, что Рюкоку уже много лет ни с кем всерьез не воевала. Впрочем, тут земля была для колесниц удобная, ровная, словно по заказу, но она была так же хороша и для конницы Чхонджу. Гэрэл заранее расположил войско так, чтобы, когда битва начнется, колесницы столкнулись с конницей, а не с пехотой,
Прежде чем бой успел начаться, Гэрэл выехал вперёд и поприветствовал Юкинари. Тот учтиво ответил.
На молодом императоре были доспехи и шлем в виде драконьей головы — металлическая пасть опускалась на лицо, почти полностью закрывая его. Разглядывая его, Гэрэл изумлённо приподнял брови: до этого момента воображение отказывалось рисовать ему Юкинари кроме как в расписных шелках и благоухающего жасминовыми духами.
— Перед тем, как начать битву, я по древнему обычаю предлагаю честный поединок, — сказал, усмехаясь, Гэрэл. — Дошло до меня, о император, что в бое на мечах тебе нет равных. Вот и захотел я проверить, в самом деле ты так хорош или просто люди языком треплют.
Юкинари кивнул. Достал из ножен меч, приложил его к лицу, показывая, что принимает вызов, и легко соскочил с коня — обычай предписывал проводить поединок, стоя на земле.
Снял шлем, отдал его кому-то из своих людей. Почему он так сделал — понял, что шлем будет только мешать, закрывать обзор? Или вкладывал в этот жест какой-то смысл? Лицо, которое было дозволено видеть лишь избранным, теперь увидели все.
За спиной Гэрэла восхищенно, протяжно вздохнула какая-то из женщин-солдат. Ее можно было понять: не так уж часто на войне приходилось видеть красивых юношей.
Впрочем, поражена была не одна она. По рядам воинов с обеих сторон прокатился дружный вздох: они видели, что происходит нечто невероятное. Но никто не смел ничего предпринять. В поединок запрещено вмешиваться — так предписывал обычай.
Гэрэл тоже спешился и приготовился к поединку.
Он не думал, что бой будет особенно трудным. Он, откровенно говоря, не считал себя гениальным мечником. Был просто неплохим — ну ладно, достаточно хорошим, чтобы выжить, когда жизнь привела его в армию, и подняться до командующего сотней. Дальнейшей карьерой он был обязан Токхыну, а не своему мечному мастерству. Мечу он предпочитал арбалет: неконтактное, тихое, убийственное оружие. В армиях Юйгуя и Рюкоку арбалеты и луки презирались, считались бесчестным оружием разбойников и наемников; но Гэрэл считал, что война и честь и так не особенно сочетаются друг с другом. «Из хорошего железа не делают гвоздей».
Словом, мастером меча он себя не считал, но от Юкинари тоже многого не ждал и в слухи о его мечном мастерстве не особо верил. Тот ведь был аристократом, а не воином.
Но тому удалось и здесь его удивить. Уже через несколько мгновений поединка Гэрэл пожалел, что пошел на поводу у Токхына и согласился на этот бой. Слухи о мастерстве молодого императора не лгали. Юкинари ничего не делал наполовину: его обучали лучшие мастера Срединных Государств, и он взял у них все, что было возможно.
Гэрэл заметил, что противник ведёт бой в восточном стиле «двенадцать рук» с быстрыми поворотами и уклонениями и характерными молниеносными
Генерал уже устал удивляться многочисленным умениям и достоинствам своего противника. Какой-нибудь философ непременно сказал бы, что вся история человеческого рода имела целью выведение таких вот непогрешимых экземпляров, как Юкинари.
Если бы только он не был мечтателем. Или безумцем.
Выпад. Уклонение. Ещё один выпад; скрежет мечей… Поединок напоминал танец, но то был не плавный, величавый придворный танец, в котором каждое движение рукавов регламентировано этикетом, а скорее что-то сродни шаманской пляске, какие можно увидеть в диких южных племенах: каждое движение исполнено силы, страсти и магии. В иные моменты Гэрэл готов был поверить, что их мечи и впрямь направляют невидимые божественные руки.
В какой-то момент Гэрэлу показалось, что противник его щадит. Он открылся дважды, в первый раз ненамеренно, во второй — уже осознанно, проверяя догадку. Юкинари показал себя достаточно хорошим мечником, чтобы воспользоваться этой возможностью — но он не воспользовался.
Юкинари был стремительнее и гибче, Гэрэл — сильнее и выше и потому мог достать мечом дальше. Стороннему наблюдателю могло показаться, что силы равны. Юкинари, пожалуй, владел мечом лучше, но раз молодому императору вздумалось играть в благородство — значит, победа будет за Гэрэлом. Не время и не место для таких игр. К тому же не похоже было, что Юкинари отличается выносливостью: рано или поздно бой измотает его и он ослабеет. А главное — на стороне Гэрэла был опыт. Бесценный опыт десятков настоящих боёв, с которым не сравнятся никакие уроки мечного мастерства.
Клинок Гэрэла задел плечо императора, но под слишком острым углом, отчего он лишь скользнул по доспехам, не причинив вреда.
Вскоре и Юкинари удалось достать мечом противника — он задел его ногу немного выше колена, исхитрившись попасть точно в щель между пластинами доспеха («Ну наконец-то он понял, что это не роман о благородных героях», — почти с радостью подумал Гэрэл, почти не замечая, что рана тут же наполнилась кровью). Должно быть, Юкинари рассчитывал перерезать подколенную артерию, но промахнулся. Гэрэл не ждал этого выпада: как правило, в бою все старались ранить верхнюю часть тела противника, так как удар по ноге автоматически заставлял нападавшего раскрыться и подставлял под ответный удар. И Гэрэл не замедлил нанести его, дотянувшись мечом до такой же щели в доспехах на груди императора. Тот едва успел отклонить удар, нацеленный в сердце — на бирюзовой, цвета чешуи Небесного Дракона, одежде расплылось темное пятно.
Выпад-уклонение-выпад.
Юкинари начал уставать, дышал тяжело и неровно; отбросил в сторону щит, ставший слишком тяжелым. Он пошатнулся, упал на одно колено, но успел отразить выпад; поднялся; снова упал, снова поднялся... Гэрэлу вдруг показалось, будто он смотрит на самого себя в детстве — он точно так же падал, и упрямо вставал, и давал сдачи снова и снова, пока не терял способность двигаться — или пока даже самые настырные задиры не отступали.
Кровавое пятно на одежде Юкинари расползлось почти во всю грудь, выступая из-под пластин доспеха.