Шрифт:
Мой зонтик сломался. Крух-крах! Пальцы рефлекторно сжимают бесполезную ручку, а оранжевый многоугольник катится по лужам, салютуя мне брызгами.
Нет. Невозможно. Не может быть!
Молнии мыслей вспыхивают в голове, злобно хохочет гром, извилистые росчерки вспарывают черноту ночи, озаряют мое бледное лицо, словно смакуя человеческую слабость и отчаяние.
А зонтик все катится, будто апельсин, который уронили со стола. Подмигивает мне оранжевым глазом, едва не утонув в большущей луже, и исчезает во тьме.
Никогда не любил этот цвет.
Выплевываю
И бросаюсь в погоню за ускользающей жизнью.
За глупым оранжевым зонтиком.
В кафе «Зеленый зонтик» тепло и тихо. Лишь из музыкального автомата, что застыл в углу, льются нудные причитания Бена Джонсона, солиста популярной нынче группы «Человек дождя». Чудно поешь, Бенни, старичок. Жаль, что твоя героическая задница не испробовала ядовитых струй порока, что бегут из огня и мрака.
Украдкой сплевываю в ладонь, другой рукой приглаживаю мокрые волосы. Место я выбрал потемней, подальше от бара и ближе к витрине — к возможному выходу, вернее сказать.
К столику тем временем подходит официант. Замечаю у него в руках идентификатор и непроизвольно сглатываю. Спокойно, паренек, наглость и напор — вот твое спасение.
— Сэр, я могу увидеть ваш зонт?
Вежлив и напряжен, отмечаю про себя. Хе-хе, его можно понять. Несколько минут назад я с боем прорвался через охрану, так и не предъявив служащему свою волшебную палочку, как любил называть этот кусок дерьма Ральф.
— Можете, — улыбаюсь я. — Конечно же, можете.
— Прекрасно, — сверкает заученной улыбкой официант.
— Но сначала я выпью свежий кофе с сахаром и сливками, перебью его паршивый привкус вашей тухлой отбивной с овощами и, пожалуй, хлебну стаканчик вашего разбавленного пойла… да, я имею в виду виски за пять амбре.
На круглом мясистом лице читается изумление; пухлые губы недоверчиво шлепают друг о друга, чтобы затем прыгнуть в разные стороны, извергая визгливый дождь слов.
Посетители с опаской поворачиваются в нашу сторону. К столику спешат еще два официанта. Один из них мне знаком: Ленни, он частенько обслуживал нас с Ральфом — раньше мы сюда регулярно захаживали.
— Привет, Ленни! — весело кричу я, спрятав дрожащие руки под стол.
Привет… э-э-э… — Он сбит с толку.
— Карл, — подсказываю и продолжаю наседать: — Что за порядки у вас, а? Я ведь всегда был честен — откуда такие подозрения? Я устал, я хочу есть, Я весь день провел ТАМ, снаружи, наконец, неужели мне здесь не помогут? Я отдохну и расплачусь. Ленни, ты же меня знаешь!
Верю в этот бред. И похоже, что в него верит и Ленни.
— Но зонт, — робко напоминает о себе первый официант. Все выжидающе глядят на меня.
— Где твой зонт… Карл?
— Вот он! — показываю сложенную вдвое куртку. — Он там. Я его положил туда. Потому что… потому что мне так захотелось! — с вызовом говорю я.
Те
Он кивает мне и уводит упирающегося напарника прочь.
И снова кафе наполняется шумными волнами разговоров, и вновь Бен Джонсон поет очередную идиотскую песню.
Рад тебя слышать, старина Бенни!
Я получаю кофе, отбивную, виски, злобный взгляд человека с подносом и как минимум полчаса покоя и сумбурных воспоминаний об этом месте.
И о Ральфе, конечно.
Зеленые калоши беззаботно ступают по лужам, раз за разом ныряя в дождевую воду и выпрыгивая оттуда верткими лягушками. Высоко в ночном небе, где и в полдень, и в полночь, и в любой час каждого дня от грозовых туч черным-черно, полыхает огонь. Молния, одна из хозяев города, освещает улицу, выхватывая из тьмы и зелень галош, и сверкающую желтизну дождевика, и светлые ручейки волос, выбившихся из-под капюшона. Небесные софиты являют спящему городу и смешной красный чемодан, который волочится по мокрому асфальту, позвякивая немытой посудой, шурша мятыми рубашками, пританцовывая щегольскими, но рваными, коричневыми туфлями.
Таким я впервые увидел Ральфа: Король Свалки и Властелин Дорог, как он в шутку именовал себя, впоследствии изменил меня и мою жизнь, даже не осознавая этого.
Но в ту минуту лишь крик ужаса раздался в ночи.
Ведь я увидел, как желтое чудовище, весело насвистывая неизвестный мотивчик, прыгая по лужам и размахивая непонятной красной штуковиной, несется прямо на меня.
Оно не прячется от губительной влаги.
Оно не выражает униженную покорность повелительному реву грома, не склоняет голову, моля о прощении, пред незримым божеством, сплетенным из всполохов пламени и капель воды.
И у страшилища нет зонта!
Некоторое время чудовище гонялось за мной, чуть дольше пыталось что-то объяснить, придерживая — для надежности, парень! — меня за шею, однако превратилось в Ральфа только тогда, когда, посмеиваясь и качая головой, извлекло из недр чемодана зонтик:
Старый дырявый зонтик с ручкой, перемотанной синей лентой.
Ральф был бродягой.
Так он сам говорил по крайней мере:
— Я бродяга. И меня это не напрягает, док. Нисколько не напрягает, док — Ральфи всегда спок!
Уж не знаю, с чего он звал меня доком. Ральф вообще редкостный чудак.
Был.
Впрочем, он всех так называл: «Привет, док! Слушай, док. Эй, док, как жизнь?!» А когда я спрашивал, что это значит, довольно ухмылялся, выставляя напоказ желтые зубы, и начинал талдычить что-то о мулътиках. Ральф часто говорил странные слова: такси, фотки, копы, Джеки Чан, Рональд Макдональд.
Иногда и вовсе чистую несуразицу бормотал: он это называл отвести душу.