Сломленные души

Олтедж Нева

Я не могу больше бороться с желанием. Слишком сильно хочется посмотреть, как Ася играет, поэтому поворачиваюсь к ней. Пусть на ней обычные голубые джинсы и темная блузка, но ощущение такое, будто нахожусь в чертовом концертном зале и наблюдаю за выступлением выдающейся пианистки. То, как она держится, как изящно летают ее руки по клавишам, как уверенно держит осанку — все это поражает. Но больше всего меня поражает выражение ее лица. Радость. Воодушевление. Счастье. Она улыбается так широко, что создается впечатление, будто она вся светится.

Я не могу пошевелиться. С трудом дышу. Словно вижу ее впервые. Нет ничего общего между этой маэстро и той испуганной девчонкой, которую я забрал к себе, той, которая до сих пор ходит за мной по квартире, вцепившись в подол моей рубашки.

В душе закипает ярость при мысли о том, что эту ее частичку смогли погасить. Я заставлю заплатить тех, кто сломил ее дух. Кровью.

Ася заканчивает мелодию и поднимает голову, глядя мне в глаза. Вокруг нас раздаются аплодисменты. Люди восклицают, просят продолжения. Она не обращает внимания на шум, медленно поднимается и идет ко мне, не разрывая зрительного контакта.

— Ты не говорила мне, что умеешь играть на пианино. — Я протягиваю руку и убираю несколько прядей с ее лица. Она все еще стоит на платформе, поэтому мы с ней почти одного роста.

Ася пожимает плечами и делает еще шаг вперед, прижимаясь ко мне. Наши лица оказываются в нескольких дюймах друг от друга.

— Откуда был фрагмент? — спрашиваю я. — Тот, который ты играла первым.

— Бетховен. — Она поднимает руку и кончиком пальца проводит по линии моей скулы. — «Лунная соната». Она напоминает мне о тебе.

Свет, падающий из окна справа от нас, освещает ее волосы. На ее губах все еще играет небольшая улыбка. Я борюсь с желанием зарыться руками в ее темные волосы и прижаться к ее губам.

— Нам пора идти, — говорю я, но не делаю ни шагу, чтобы отвернуться. — Уже почти полдень. Скоро будет многолюдно.

Ася опускает руку с моего лица на рукав пиджака, пока ее пальцы не обхватывают мои. Ее кожа кажется такой мягкой по сравнению с шероховатостью моей ладони.

— Давай завтра придем еще раз? — спрашивает она, заглядывая мне в глаза. — Я скучала по игре.

Как будто я могу ей отказать, когда она так на меня смотрит.

— Конечно, mishka.

На ее лице расцветает широкая улыбка, и мне кажется, что я купаюсь в ее тепле. Я хочу еще больше. Больше ее. Я протягиваю руки и кладу их ей на бедра.

— Хочешь запрыгнуть?

Она наклоняет голову в сторону, рассматривая меня.

— Похоже, только что пришла группа бизнесменов, — вру я, а затем киваю в сторону левой части коридора. — Они только что зашли в один из магазинов.

Ася сжимает мою руку и сразу после этого прыгает в мои объятия. Она обхватывает меня за талию ногами и утыкается носом мне в шею. Не обращая внимания на взгляды окружающих, я поворачиваюсь и иду к лифту, поддерживая Асю одной рукой под бедра, а другой обхватывая ее за талию и крепко прижимая к себе.

Я должен испытывать стыд за

то, что солгал ей, но нет. Удовлетворение от того, что она прижалась ко мне, пересиливает все угрызения совести. Я знаю, что это эгоистично, но мне все равно.

Глава 11

Ася

В холодильнике стоят два пакета молока. Обычное и обезжиренное. Паша обычно покупает только обычное цельное молоко. Я сжимаю ручку холодильника и смотрю на пакеты, так невинно стоящие на полке. Они издеваются надо мной.

Да черт возьми, это же молоко!

По спине меня поглаживают ладонью.

— Проблемы с молоком?

— Да, — говорю я, глядя на эти чертовы штуки. — В магазине была акция на молоко «два по цене одного»?

— Нет. Я и в этот раз купил обезжиренное, вдруг оно тебе понравится больше, чем другое. — Паша стоит позади меня и касается моего локтя, затем проводит рукой по предплечью, пока ладонью не надавливает на тыльную сторону моей руки. Медленно он поднимает мою руку к полке, где стоят пакеты с молоком. — Какой ты хочешь?

— Я не знаю.

— Конечно, знаешь. — Он двигает мою руку еще немного, пока мои пальцы не касаются верха первого пакета. — Мне никогда не нравилось обезжиренное молоко. На вкус оно почти как вода. А тебе?

— Мне тоже не нравится обезжиренное, — бурчу я, не подумав.

— Вот. Не так уж и сложно. — Он переводит мою руку на другой вариант молока. — Мы выберем это. Можешь приготовить для меня овсяные хлопья.

Он убирает свою руку, и я стою с вытянутой рукой над молоком. Я хватаю его и достаю с полки.

— В прошлый раз, когда мы их ели, ты сказал, что на вкус они как картон.

— Я готов попробовать еще раз.

Я поворачиваюсь к нему и наслаждаюсь тем, что вижу его четко в своих новых очках, нет необходимости щуриться. Возможность разглядеть каждую черточку Пашиного лица превосходит удовольствие от того, что я могу рассмотреть все вокруг в мельчайших подробностях.

На лоб ему упало несколько прядей мокрых волос. Я смахиваю их, но они продолжают падать на глаза.

— Тебе надо подстричься, — говорю я, делая очередную попытку.

Паша качает головой из стороны в сторону, затем выдвигает ящик слева от себя. Не сводя с меня глаз, роется в ящике и достает ножницы, кладет их на стол. Огромные, с белыми пластиковыми ручками. Я использую их для вскрытия упаковок макарон и других вещей.

— Это ножницы для бумаги, — говорю я, уставившись на них.

— Я знаю.

Он хочет, чтобы я подстригла ему волосы. Я перевожу взгляд на его поразительные серые глаза.

— Я никогда никого не стригла, Паша. А вдруг я все испорчу? У тебя нет парикмахера, который мог бы тебя постричь?