Словацкие сказки

Автор неизвестен

— Редкого сита, редкого сита! — послушно повторил Егорка и побежал полем на ярмарку.

А в поле пахари ниву пахали — жито сеять. И один уж засыпал зерно в сеялку, сеять собирался. Нагнулся он над сеялкой, а мимо паренек идет, что-то бормочет. Прислушался пахарь и слышит:

— Редкого жита, редкого жита!

— Вот я дам тебе редкого жита! Как ты смеешь мне такие слова говорить?

Рассердился пахарь — был он из шляхтичей — схватил сошник и отколотил его как следует.

—

Вперед знай! Надо говорить: «Побольше вам этого добра!»

— Побольше вам этого добра, побольше вам этого добра! — забормотал Егорка и побежал дальше. Видит, перед корчмой два мужика дерутся. Услыхали они, что он бормочет.

— А, ты над нами издеваться! — кричат. — Язык за зубами держать не умеешь?

Накинулись на него и надавали ему тумаков. Егорка замолчал: после второй взбучки он совсем забыл, зачем его мать послала. Заплакал и домой пошел.

— О чем ты, Егорушка? — спрашивает мать.

— Да меня поколотили.

— За что?

— За то-то и за то-то.

— Ах ты, дурачок. Что же ты не убежал?

— Да я и убежал. Видишь, домой пришел.

— Ну и хорошо, что ты вернулся. Я ведь тебе денег не дала. Надо было взять с собой вот это полотно. Возьми его и пойди продай, а потом купишь, что я тебе сказала. Я и соседке объяснила — что; она тебе напомнит. Ступай скорей. Но ежели кто с тобой не станет разговаривать, а будет стоять столбом, тот ничего не купит. Ты рассчитывай на такого, который тебе что-нибудь ответит.

Пошел Егорка, видит: столб стоит. Постоял он возле столба, тот — ни слова.

— Ну, ты, видно, не купишь.

Пошел дальше, подходит к другому столбу, со всех сторон подпертому.

— Купишь или не купишь? — спрашивает, кивнув ему.

Столб заскрипел.

— Ну ладно. Коли покупаешь, бери.

Обвязал столб полотном и — домой.

Мамаша кричит:

— Ну, что такое опять?

— Да ничего. Продал я полотно. А за деньгами завтра велели прийти.

— Ну и дурак же ты! Ведь тебя надули. На, возьми полтора крейцера, купи хоть сковородку. Мне не на чем даже жарить.

Бежал он, бежал со своими полутора крейцерами, прибежал в город, схватил сковородку, кинул деньги на землю — и назад. Смотрит, на дороге хорошенькая птичка прыгает. Принялся он ее ловить, да в лесу за ветку чем-то зацепился. Что за притча? Обернулся и только тут увидел, что сковородка-то на треножнике.

— Ах ты, гадкая сковородка! Будешь ты у меня тут еще цепляться! Да ты на трех ногах скорей домой добежишь, чем я на своих на двоих. Марш!

Поставил он ее на землю, а сам за птичкой. Но так и не поймал. Уморился, домой пошел. И еще со двора кричит:

— Матушка, а сковородка прибежала домой?

— Ах ты, Егорушка-дурачок! Да как же она может прибежать,

когда у нее ноги не двигаются?

* * *

Так вот и билась мамаша со своим Егоркой-дурачком. Наконец решила: «Надо его женить. Может, жена его исправит…»

И послала его на смотрины в другую деревню.

— Ступай, — говорит, — в село Дураково к Катруше, чья мать к нам ходит. Они уж знают, что ты придешь. Только там сиди как следует, не сделай опять какой глупости.

Пришел он в село, возле каждого дома останавливается, смотрит, не тот ли: сам не знает, в какой ему нужно. На его счастье, там уж все договорено было; мать Катруши сидела на завалинке, и только его увидела, позвала в дом. Вытерла ему место на скамье, усадила за стол. Спекла она дорогому гостю в золе яичко вкрутую, положила на тарелку и принялась потчевать. Раз десять кланялась, но Егорка так и не притронулся к угощению: сидит и жмется, как красная девица. Что с ним будешь делать? Положила она яичко ему в карман и отправила парня домой.

— Ну как? — спрашивает мать.

— Да что ж? Приняли меня ласково: вытерли место, где мне сесть, яичко в золе испекли. Смотри, вот оно.

— Что ж ты его не съел?

— Да ведь вы сами мне наказали: сиди как следует и больше ничего не делай.

— Ах ты, Егорушка-дурачок! Да ты должен был хорошенько облупить яичко, на четыре части его разрезать, каждый кусок на острие ножа наколоть, положить себе в рот и съесть. Вот это и было бы как следует.

— Ладно, ладно, — ответил Егорка. — В другой раз так и сделаю.

Пришел он в другой раз на смотрины, а ему там насыпали гороху. Угощают его: на, мол, погрызи. Он по одной горошинке из миски возьмет, каждую положит перед собой, с каждой шкурку как следует обдерет, каждую ножом на четыре кусочка разделит. Но как только стал на острие ножа накалывать, каждый кусок в мелкие крошки по скатерти разлетается.

«Экая напасть! Ах ты, чтоб тебя!» — думает Егорка, не зная, как ему быть. А пригожая Катруша села в сторонке на лежанку и губы себе кусает, чтобы не засмеяться громко.

Вернулся Егорка домой надутый, сердитый.

— Ну, как дела?

— Там насмех меня подняли.

— Почему же?

— Да я так делал, как вы мне говорили: с каждой горошины кожуру снимал, каждую на четыре части разрезал, каждый кусочек на нож накалывал…

И замолчал, залившись слезами. Сказал только, что больше туда не пойдет.

— Ах ты, дурашка! Да почему ж тебе туда не пойти? Ведь это дело легко поправить. Надо было горошины в руку брать да в рот себе класть, — знаешь, как мы дома горох грызем…