Словарь запрещенного языка
Шрифт:
Очень интересные подробные письма получали от С. Чертака, А. Вайнберга, А. Яхота, А. Либина.
Чего только не было в нашей квартире! И пуримские представления, собирающие до 100 человек, концерты артистов-отказников, представления по повести Феликса Канделя, встречи с иностранцами, борющимися за выезд евреев на историческую родину. Также у нас дома состоялось заседание «Конгресса женщин в борьбе за выезд», большую роль в организации которого сыграла Мара Балашинская.
Часто оставались ночевать иногородние активисты. Несколько семей, получивших разрешение
Приходили знакомые и незнакомые люди получить совет, обменяться опытом борьбы за выезд. Постоянным был вопрос: «Где достать словарь Шапиро?»
Зная, что я в течение многих лет получаю письма из Израиля, расспрашивали о жизни в Израиле.
Получившие разрешение (считая меня чуть ли не главным консультантом по вопросу выезда) обычно приходили с вопросами, что купить, что взять с собой?
Теперь я понимаю, что давала много бессмысленных советов.
Все приходившие в наш дом всегда интересовались жизнью и работой отца.
В1979 году отметили 100-летие со дня рождения отца.
В те годы все мероприятия в квартире проводились нелегально, с оглядкой и опаской. Представители Моссовета предупредили, что меня выселят, если буду продолжать собирать людей, что это мешает общественному спокойствию.
О квартире... Ее нет — дом полностью реконструирован. Кропоткинской улицы тоже нет, снова есть Пречистенка. Но она осталась в памяти людей как квартира Шапиро, так же, как Словарь Шапиро.
МОЙ ДЕДУШКА
Мои воспоминания о деде довольно отрывочны. Тепло, шутки и любовь окрашивают все эпизоды, связанные с ним.
Маленькой я любила залезать к деду на колени и слушать бесконечные истории, считая их правдивыми, переживая за всех героев, но всегда, видимо, для меня, все рассказы имели хороший конец.
Позже с большим интересом рассматривала картинки, иллюстрирующие Библию, и слушала удивительные рассказы деда о тех временах.
Я родилась на Кропоткинской, и все годы (16 лет) до дня смерти деда мы жили вместе. Я не помню его мрачным, сердитым, раздражительным — только улыбка, шутки и приветливость. Он часто играл со мной, всегда был весел, остроумен ~ любимый толстый дедушка.
Дедушка и сам любил шутить над своим животом. Помшо рассказ мамы: дед с бабушкой и детьми жил на даче под Баку в Бузавнах. У дедушки был тяжелый приступ малярии: температура доходила до 40 градусов, и было непонятно, шутит он или бредит. Настойчиво просил опустить его в колодец, так как ему очень жарко, что он не утонет — круглые арбузы не тонут, а он похож на арбуз.
Любил праздники, любил принимать гостей, любил рассказывать, но умел и слушать.
Когда дед, перешагнув уже далеко за 70-летний возраст, начал преподавать иврит, мы это восприняли как- то прозаично: хорошо, что будет заниматься интересным для него делом, да
Помню, как я была горда, что дед поручил мне отвечать на телефонные звонки и я говорила: «Феликс Львович занят, позвоните через два часа».
А в день 80-летия деда я читала громко, с чувством все приветствия, полученные в его адрес, и тогда, пожалуй, в первый раз подумала: мой дед известный, уважаемый, большой человек.
Одновременно с преподаванием дед начал работать над словарем и, вероятно, вся семья воспринимала это как естественное продолжение процесса его работы — ученикам нужен словарь, вот дед его и пишет для них.
Я была девочкой, но и родители, родные, друзья не представляли себе, что этот словарь станет настоящим символом возрождения еврейского самосознания.
Мы только позднее в полной мере могли оценить человеческий и научный подвиг деда.
Мама пишет в своих воспоминаниях, в каких бытовых условиях, рядом с очень больной бабушкой, за которой он следил и ухаживал с большим вниманием и заботой, дед выполнил такую работу.
Кто сейчас может представить, что без компьютера, с очень ограниченной связью с современным языком можно было создать словарь? Словарь, который и сегодня поражает своим богатством и в определенном смысле превосходит более полные и современные словари.
Жаль только, что дед не видел успеха своего словаря, не знал, что тысячи и тысячи евреев учили по нему иврит.
ИннаЯхот, Беер-Шева
ПРИЛОЖЕНИЕ №1
ПИСЬМА ПРОФ. А. КАЦУ (ФИЛАДЕЛЬФИЯ, США)
КАНУН ПЕСАХ, 1959г.
Моему дорогому и уважаемому другу, проф. Аврааму Кацу.
Будьте снисходительны и простите меня за опоздание с ответом. Не про Вас будь сказано, я немного прихворнул, а теперь, слава Богу, цел и невредим. Завтра перешагну восьмидесятилетие — границу глубокой старости.
Ваши два письма и 4 пачки книг я получил. Не для красного словца скажу, а от всего сердца: нет слов, чтобы выразить мою бесконечную признательность. Я испытываю голод и жажду по еврейской книге, особенно по художественной литературе Эрец-Исраэль и научным исследованиям нашего языка. А вот Вы, реб Авраам, исполняете святую заповедь: «Подать хлеб голодному». В Москве печатаются две новые энциклопедии — литературная и театральная. Я обязался дать им материал по израильской тематике (эпоха восстановления государства), однако... «кирпичи давайте, но соломы не дадим»[8]. Если сможете одарить остальными томами Агнона, буду чрезвычайно благодарен. В Ленинской государственной библиотеке есть отдельные разрозненныетома. Но, во-первых, я не могу удовлетвориться малым, во-вторых, я старик и мне нужно иметь книги под рукой, на моем столе.