Словенка
Шрифт:
— Ой, бедовый парень, — прошептала Миланья, тоже посторонившись.
— Кто же это?
— Старосты сын. Раньше торговал, а теперь, — она махнула рукой.
Кони остановились в нескольких шагах от них; сын старосты усмехнулся и крикнул: "Девки красные, умницы-разумницы, приходите ввечеру к моему двору посидеть, погулять". Сырые в яблоках вновь вскачь понеслись — только пыль столбом.
— Знаю, что чернавка я, но нет у Славы Бравича стыда..
— О чём баешь?
— На девок падок да и на кулаках сойтись не прочь,
— Да я и не пойду, совесть девичья не позволит.
Гореслава ко двору шла да на град оглядывалась: не появится ли Изяслав на борзом коне. Но кметь, видно, подле князя был.
Когда вернулись, Хват Саврасую в телегу впрягал.
— Вовремя пришла, — сказал он, лишь только у ворот Наумовну приметил. — Бери вилы из повети и на телегу забирайся.
Гореслава огляделась: ни Добрыни, ни Егора во дворе не было.
Миланья вопросительно посмотрела на хозяйского сына.
— Нет, Миланья, сегодня ты с матерью останешься, по хозяйству ей поможешь.
— За сеном едем? — спросила Наумовна. В печище они тоже для коровушек ароматное сенцо на соседской лошадке привозили, но у Добрыни Всеславича коровы али другой скотины, окромя Гнедой, не было. Тут и поняла, что сено-то как раз для лошади и нужно.
— Ну, идёшь или нет, — Хвату ждать её надоело.
Гореслава молча взяла вилы и забралась на телегу. Неудобно было с вилами на неё влезать, но парень не помог.
Ехали они сначала по улицам, а потом свернули на луговую дорожку, вдоль Тёмной бежавшую. Речка эта действительно тёмная была, вода медленно в ней текла, неторопливо бежала в великое Нево.
— Была в печище у вас лошадёнка? — спросил Хват, пустив Саврасую рысью.
— Не было. У соседа нашего Тихона Славича была.
— Значит, и вожжей в руках никогда не держала?
— От чего же. Учили меня.
— Кто ж учил?
— Радий. Часто его Рыжуха нас терпеливо возила.
— Знаешь, к чему расспрашивал?
— Нет, не ведаю.
— Когда реку в брод переедем, тебе вожжи отдам. Повидаться мне надо с одним человеком. Посередине луга есть берёза старая, корнями землю пронзила. Там привяжи лошадь и меня жди.
Через Тёмную они переехали по старой конной переправе, что шла по месту мелкому. Здесь река текла ещё медленнее из-за песчаных островков, поросших редким кустарником. В этих зарослях любили играть дети, вот и сейчас малые ребята в лёгких рубашонках гонялись друг за дружкой с осиновыми прутиками. Некоторые из них, верно, жили в покосившихся избушках на берегу — на выселках Черена. Таких хоромин Гореслава насчитала с десяток; некоторые домишки нависли над берегами Тёмной.
Как и обещал, Хват скоро соскочил с телеги и пошёл к одной из избушек. Девка ждать его не стала, заприметила посреди луга старую берёзу и стегнула вожжами Саврасую. Лошадь шла неохотно: солнышко припекало, да Гореслава не торопилась. Она почему-то побаивалась
… Саврасая вдруг остановилась; телега резко дёрнулась и закачалась. Гореслава, мысленно возвратившаяся на берега Медвежьего, очнулась и огляделась. Рядом с телегой стояла веснушчатая девчушка в венке из васильков.
— Чуть не удавила, — всплеснула руками девушка. — Спасибо, лошадушка не подвела. Чего ж ты под телегу-то бросаешься? — спросила она девчонку.
— Весёла я, мне поговорить с тобой треба.
— Треба? Что ж за дело такое?
— Я у Быстрой молодого кнезя встретила; тебя он издалече заприметил, найти и передать велел, — Весёла говорила скороговоркой, как-то странно выговаривая слова, — чтобы ввечеру выходила гуляти перед забралом, — последнее слово она произнесла чётко, без запинки.
— Что за кнез такой?
— Не знаю. Глаза голубые-голубые.
— Не Изяславом ли кличут?
— Может, и так.
— А где живёшь ты, Весёла?
— А вон, — девочка рукой на одну из изб указала.
— Род твой давно в Черене живёт?
— Нет, мы с запада приплыли. Много-много дней плыли.
— А с кем живёшь-то?
— С матерью и молодшими братьями. Раньше и дядько был, но вот уже две зимы, как ушёл он.
Гореслава с участием посмотрела на Весёлу. А та ещё немножко постояла, а потом к реке побежала.
Хвата она повстречала, не добравшись до старой берёзы. Он пожурил её за то, что ехала медленно, и взял вожжи в свои руки. Гореслава молчала, срывая тонкие колоски трав.
3
Вечером парни Добрынины оставили дневные дела за воротами и, взявши румяных девок под руки, пошли к реке. Чернавка тоже хотела было уйти со двора, но Белёна Инатьевна удержала.
Гореслава сердце беспокойное унимала, старалась, чтобы щёки правды не выдали. На улицу она вышла после Егора и Хвата, пропустила вперед несколько парней и девок и свернула на узкую дорожку между двух дворов. Наумовна смышлёная была, в родном лесу все тропинки ведала, поэтому и в Черене быстро научилась отыскивать нужную улочку.
На берегах Быстрой гуляли. Девки с парнями ходили, венки плели. Чуть в стороне кто-то из малых ребят ветки для костра собирал. Их с криками прогнали старшие; девки со смехом подхватили ветки, понесли к реке, а парни в ладоши хлопали, пугали.
Вспомнился Гореславе Радий. С ним бы сейчас гуляла, ему бы венки плела…
А Любава уж ведомой для Власа стала. Пропала девичья краса — коса, прошло девичье веселье. Всем им, девка, недолго по зелёной травке наперегонки с парнями бегать, скоро место своё другим уступят.