Словенская литература ХХ века
Шрифт:
Свободен от иллюзий и рефлексий лирический герой Тоне Кунтнера, стихи которого воспевают родные места – сборники «Ледяные цветы» (1978), «Словенские Горицы» (1981), «Кра пивы» (1988). Грустно прощается поэт с «уходящей натурой» – пустеющими селами, брошенными хуторами, «умирающей» от одиночества и людского небрежения землей:
На склоне растет осот. Яблоки червь грызет. В колодце гнилая вода. Дом скользит под откос Оползень – вот беда. Дом опустел, осиротел.Проникновение в глубинный смысл житейского, повседневного обнаруживает лирика Андрея Брвара – «Стихотворения» (1975), «Восемнадцать стихов с довеском» (1979), «Зимний романс» (1988). Типично для этой группы неореалистов настроение Эрвина Фритца, который в сборнике «Осколки мира» (1978) славит жизнь, принимая ее такой, какова она на самом деле, с разочарованием упадка и трагедией смерти: «Так ли важно, что исчезнем я и ты, // если мир, как прежде, полон красоты?» («Кто мы?», перевод Н. Ванханен).
Черты «открытого» реализма в той или иной степени присущи поэзии В. Мемона (1953–1980) – сборник «Границы» (1979), М. Деклевы (род. 1946) – «Язык тела» (1984), М. Клеча (род. 1954) – «Парад» (1987), С. Макарович – «Госпожа полынь» (1974), «Подсчеты» (1977), «Сосед Гора» (1980).
Большинство стихтворений Светланы Макарович отличает пессимизм, вызванный осознанием утраты духовных ценностей, добро у нее отнюдь не всегда побеждает зло, иногда с помощью шоковой терапии автор заставляет читателя почувствовать чужую боль.
Здравствуй, неприглядный из окошка вид. Здравствуй, мир, что кровью до краев залит. …… Ветер, запах падали по полю развей. Здравствуй, здравствуй, песня родины моей. Здравствуй, мор и голод, Бойня, нищета Здравствуй, колыбелька. Будь же ты пуста.Мотивы страха, смерти, бессмысленности жизни обусловлены обостренно критическим отношением поэтессы к действительности, непримиримостью к человеческим и общественным порокам. Безрассудная смелость, обостренное чувство протеста против любой несправедливости и нонконформизм являются сознательным выбором Макарович: «С оглядкой жить – потом жалеть. // Восстать – в огне живьем сгореть…» («Мотылек», перевод Ж. Перковской).
Творчество поэтов словенского неоромантизма Ц. Злобеца, Я. Менарта, Т. Павчека, К. Ковича, И. Минатти в 1970–1980-х гг. развивалось сообразно духу времени в атмосфере сначала общего критического отношения к действительности, а затем в условиях зарождающейся либерализации. Всех их отличает несколько большая, чем у поколения модернистов, умеренность политических и эстетических взглядов и традиционность формально-стилистических решений.
«Крас» (1976), «Голос» (1979), «Новые стихи» (1985) – от сборника к сборнику крепнет оптимистическая нота поэзии Цирила Злобеца. Истоки его оптимизма берут начало в воспоминаниях детства и в высокой романтике военной юности. Поэт «измеряет современность вечностью», призывая «удивляться богатству в себе» и «сопротивляться пустоте вокруг» (стихотворение «Юность»).
Сентиментально-романтическая нота исповедальной лирики Янеза Менарта уступает место тону ироническому и даже сатирическому, призванному оттенить, а иногда и спародировать модернистские и постмодернистские крайности коллег, такие как прямое цитирование, тиражирование «вечных» тем – сборник «Чумной столб» (1977). В книгах «Средневековые баллады» (1973) и «Средневековые проповеди и баллады» (1990) Менарт, обновляя традиционный для словенской романтической
Более философским, о чем свидетельствуют книги «Языческие гимны» (1976), «Наследство» (1983), «Пустошь» (1988), становится мировидение Тоне Павчека. В возвращении к истокам – природе, детству, крестьянскому труду, земле как к первооснове и единственной носительнице «духа человечности» поэт видит единственный путь для «бездомного» сознания современника, которое «переваривает стоокое ничто».
У земли, которую пашешь, у лозы, которую холишь, у бурьяна, который полешь, долгий-предолгий век.Тон стихов повышается, звукопись строфы обретает большую четкость и ритмизацию. Внимание поэта к красоте звучания и инструментовке стиха в определенной степени вызвано его увлечением русской поэзией серебряного века, блестящим переводчиком которой он себя зарекомендовал.
С годами усиливается классицистичность художественной манеры сторонника формального аскетизма Каетана Ковича. В книге стихов «Лабрадор» (1976) поэт стремится совладать с экзистенциальными рефлексиями лирического субъекта при помощи образной системы неосимволизма. Так, остров-утопия, который «существует вечно», становится символом поэтической мечты: «Есть южный остров. Есть. // Вдали, в безвестном море, // он – точка на просторе // пятно тумана, весть» («Южный остров», перевод Ю. Мориц).
Поэт «поколения Каюха», Иван Минатти отдает предпочтение свободному стиху – сборник «Когда я стану тих и добр» (1973).
Универсализация метафоры, которую практически осуществили поэты словенского неоромантизма, в конце 1970-х гг. была подхвачена и углублена Борисом А. Нова ком (род. 1953), в середине 1980-х – Але шем Дебеляком (род. 1961), а в конце 1980-х – Миланом Есихом (род. 1950), художественное сознание которых формировалось не без влияния поэтики модернизма. Их поэзия, опираясь на опыт классического стихосложения и одновременно отталкиваясь от него, возрождает «неоклассицистические» мотивы, формы и размеры в условиях постмодернистской имитации действительности.
Радостное удивление от ежеминутного познания мира – такова неожиданная в своем оптимизме тональность поэзии Бориса А. Новака, присутствующая уже в первой его книге «Стихожитие» (1977). Три лирические поэмы «Каменная Афродита», «Детство» и «Полет времени», объединенные общим названием «Дочь памяти», ассоциирующимся с древнегреческой мифологией, в которой покровительницы искусств – музы – были дочерьми Зевса и богини памяти Мнемозины, составляют следующую книгу, вышедшую в 1981 г. В ней поэт выводит свою формулу поэзии: «Поэзия есть время, облеченное в слова». В свою очередь само время – неуловимо и переменчиво, оно – «ребенок, играющий в камешки», поискам его природы и посвящены, собственно, все три поэмы. Время фиксирует рождение из пены греческой богини, творение ее скульптуры резцом Пигмалиона и то, как мертвый камень ожил под лучами человеческой любви, время хранит воспоминания о первых годах жизни, оно меняет времена года, положение планет, жизнь звезд. С богом времени играет в «смертоносные» шахматы Шехерезада, героиня поэмы «1001 стих» (1983), написанной по мотивам «Тысячи и одной ночи». В основе произведения, разделенного на десять смысловых единиц – песней, каждая из которых состоит из введения, развернутого эпизода с одним из персонажей арабских сказок (Гарун аль Рашид, Алладин, Али-Баба, Синдбад и т. д.) и заключения, лежит диалог поэзии и смерти, в котором первая оказывается победительницей. Лирический герой верит в бессмертие поэтического слова, питаемого опытом мировой культуры, в сохранении и приумножении «поэтических богатств» видит он свою цель: