Словно ничего не случилось
Шрифт:
– Откуда такая уверенность?
– Потому что он… – Я запнулась. – Потому что он любил их больше всего на свете.
Добравшись из Лондона до Ливерпуля на поезде, я остановилась и переночевала в гостинице, удобно расположенной в ста метрах от причала. Ранним утром я позавтракала в лобби и выпила крепкого кофе, а потом села на паром до Дугласа – столицы острова Мэн с населением чуть меньше тридцати тысяч человек. Города, где родились и выросли мы с Фрейей и где она исчезла четыре месяца назад. Мне предстояло почти трехчасовое путешествие по воде до пункта назначения – острова Мэн, оазиса, раскинувшегося посреди Ирландского моря между Великобританией и Ирландией.
Если смотреть с воздуха, то может показаться, что очертания острова напоминают
Наравне с островами Гернси и Джерси, остров Мэн принадлежит Британской короне, однако он не входит и никогда не входил в состав Великобритании. В его владениях находится старейший в мире парламент – Тинвальд – тысячелетнее наследие скандинавских викингов. Но по большей части остров Мэн знаменит одной из самых выгодных в мире систем налогообложения, бесхвостыми кошками породы мэнкс, а еще чемпионатом Tourist Trophy [4] – самыми опасными в мире мотоциклетными гонками, которые проходят на острове ежегодно с мая по июнь и во время которых Фрейя бесследно исчезла.
4
Isle of Man Tourist Trophy, гонки Турист Трофи, гонки ТТ – мотоциклетные гонки, которые ежегодно проходят на острове Мэн.
Три часа в пути я провела, почти не глядя в иллюминатор на вспенивающийся морской простор, вместо этого я держала в руках фотографию Фрейи – открытое лицо, задумчивый взгляд. Все внимание забирало главное – волосы, неправдоподобно густой, шелковистый водопад, визитная карточка Фрейи, ловушка для солнечных лучей, яркий блик в ее образе. Волосы, которые полиция найдет спустя неделю после ее исчезновения. Я смотрела на фотографию так долго, что мужчина с соседнего кресла поинтересовался, не нужна ли мне помощь. Я отрицательно покачала головой: едва ли он мог помочь мне в том, что я планировала осуществить.
Исчезла, пропала, растворилась. Я сама не до конца понимала, что на самом деле означают эти слова. Ты рисуешь в воображении сотни картин, и все они так или иначе отражают действительность – человека, который занимается своими делами, живет где-то, пусть ты и не видишь его ежедневно. Но если человек пропадает, в голове будто образуется вакуум – ты больше не можешь представить себе ни мгновения чужой жизни и должен довольствоваться лишь фрагментами общего прошлого. Я пыталась нарисовать перед глазами привычный образ: смех, повадки, жесты, которые мне были так знакомы, наклон головы, мягкую руку, но под покровом прошлого они приобретали темные, зловещие очертания и ускользали при малейшей попытке пролить на них свет.
Дуглас встретил меня пустой набережной. Остров готовился к грозе, по-осеннему тяжелые тучи, нависая одна над другой, медленно надвигались на город, заходя с моря. Несколько крупных капель упали на лицо, и я закуталась в куртку, ощущая, как резкие порывы ветра прощупывают меня, остужая кожу, готовя к посвящению – долгой и холодной зиме. Я поежилась и припустила вниз по трапу, наблюдая, как машины включают противотуманные фары и выезжают с парома. Немногочисленные пассажиры, кутаясь в плащи и куртки, торопились к припаркованным на стоянке терминала автомобилям. Я пыталась на ходу рассмотреть их лица, ожидая найти хотя бы одно знакомое, но тщетно. Меня не было дома десять лет, этого времени достаточно, чтобы знакомые изменились до неузнаваемости, а я забыла черты, которые когда-то хранила в памяти.
За эти годы суета Лондона окончательно захватила и перестроила меня, и я совсем забыла, как течет время на острове. В отличие от кипучей жизни столицы, ранний отход ко сну здесь был вполне обычным делом. Все вопросы решались в первой половине дня, пока солнце еще могло прорваться сквозь тучи, обогреть вечнозеленые холмы, темные низины и узкие переулки меж старых строений.
Я вдохнула полной грудью и закашлялась. Теперь я явственно ощущала, как долго не была дома. Местным жителям не знакомо понятие вчерашний воздух. Остров насквозь продувается насыщенным йодом морским бризом, и потому здесь практически не болеют. А если это и случается, то только
Мой взгляд упал на флагшток с символом острова – трискелионом – три ноги, выходящие из одной точки. Древний знак, которому сотни лет, напоминает, что при любом потрясении мы снова встаем на ноги.
Quocunque Jeceris Stabit – как ни бросай, будем стоять.
На набережной россыпями соленых брызг зажглись огни. Я прислушалась к себе, пытаясь понять, ощущаю ли, что вернулась домой, но в груди было тревожно, как у гостя, прибывшего без приглашения.
А ведь когда-то мы любили бегать на этот причал и смотреть, как с приближением лета паромом прибывает все больше людей, а потом, в начале июня, к открытию фестиваля начинали подтягиваться мотоциклисты. Мы смотрели на кожаные куртки с разнообразной символикой, шлемы и крепкие ботинки, ступающие на нашу землю. Настил непрерывно дрожал, спуская на остров все новые двухколесные машины. Набережная трепетала, потревоженная шумом и ревом моторов, городки просыпались от спячки, люди оживали. Все новые гости, новые машины – и казалось, им нет конца. По всему острову открывались рестораны, вполсилы работавшие весь остальной год, и владельцы беспрестанно улыбались, потея от непривычной нагрузки. Теперь рыбы закупалось в три, четыре раза больше, фермеры потирали руки, пиво лилось рекой. Открывались летние террасы, стряхивали пыль с полок и расставляли товар закрытые на зиму сувенирные лавки. Теперь, куда бы ты ни направился, – везде сновали приезжие, они поднимали кружки, полные пива, уплетали за обе щеки фиш-энд-чипс, кричали на разных языках. Мы смотрели на них во все глаза и радовались тому, что наш дом, обычно тихий и спокойный, потревожен – нас переполняло непередаваемое чувство гостеприимства, мы никогда не считали их чужаками, мы ждали их, как самых дорогих гостей.
И когда они уезжали, остров слишком явственно пустел. Невозможно было отделаться от грусти, которая накрывала каждого жителя, когда пабы прекращали круглосуточное обслуживание, а парк аттракционов на побережье закрывался. Конечно, в детстве мы не понимали этой сложной цепочки, лишь ощущение опустошенности и тоски поселялось в душе вместе с первыми холодами.
Наверное, все мэнцы [5] чувствуют одиночество. Но каждому из нас рано или поздно приходится принимать его как нечто неизбежное. В конце концов мы так хорошо узнаём его, что оно меняет нас навсегда.
5
Мэнцы – народ, преобладающая этническая группа на острове Мэн.
С тоской оглядев пустую стоянку, я бросила взгляд на дорожную сумку. Отец опаздывал, хотя каждому на острове известно точное время прибытия парома. Что это, безмолвный укор за то, что дочь оставила его на столь долгий срок? За то, что предпочла жить вдали, стать самостоятельной и решать проблемы без посторонней помощи?
Но тут послышался шорох шин, и знакомая «вольво» не торопясь въехала на стоянку. Я улыбнулась. Папа не хотел проучить меня. Просто задержался перед телевизором, досматривая спортивный матч. Мои догадки подтвердились, когда он вылез из машины в наспех наброшенной поверх пижамы куртке, слишком легкой для поздней осени, слишком заношенной. Я заметила, что на его голове почти не осталось не тронутых сединой волос, и, уткнув лицо в складки слабо замотанного шарфа, пахнущего знакомым одеколоном, я окончательно ощутила, что вернулась домой.
В машине было тепло, негромко болтала местная радиостанция. Всю дорогу до дома отец бросал на меня косые взгляды, ожидая, что я заговорю первой. Но мне, как назло, ничего не шло в голову, а говорить о том, как он сдал за эти годы, я не хотела. Так мы и ехали, каждый в своих мыслях. Я привезла с собой их немало, но в этой недолгой усыпляющей поездке сквозь вечереющие пейзажи родного острова, вдоль вечнозеленых кустарников и каменных домов, через мост и мимо кладбища, все мои мысли так и остались невысказанными, замерев в ожидании часа, когда я смогу вернуть их к жизни.