Слово атамана Арапова
Шрифт:
– Обожди, не убивайся так! Ешо вернется твой Гурьяша. – Атаман сам не верил в то, о чем говорил. Но произносил слова с такой уверенностью, как будто наверняка знал, что Куракин вот-вот объявится в лагере. – Сыскать мы его не можем! Но ежели он у степняков, то…
– Не выбраться ему из полона, – всхлипнув, высказалась Степанида. – Ежели жив ешо, то сгинет на чужбине! Ужо лучше б полег он рядом со Степкою сердешным.
Арапов знал, что ему нужно сказать что-то, чтобы утешить женщину. Его молчание вдруг сделалось
– Василь, ну скажи хоть што-нибудь? Не сиди сиднем! – Женщина, прижав ладони к горящим щекам, с надеждой и тревогой смотрела на него.
Атаман опустил глаза и, тяжело выдохнув, сказал:
– Я пригляжу за тобой, покудова Гурьян не возвернется. Ежели што… Ну, в общем, коли што надо будет, обращайся ко мне… Ну… Как бы к отцу!
– Мож, и в женки возьмешь? – усмехнулась Степанида.
Арапов испуганно откинулся назад и, едва не задохнувшись, выпалил:
– Нет, нет! Ни в коем разе!
– А пошто так? – с горечью сказала молодая женщина. – Кривая я али рябая?
Положение, в котором вдруг оказался атаман, было незавидным. Он бестолково уставился на Степаниду, которая в ожидании ответа нервно кусала свои красивые полные губы. Затем лицо ее сделалось серым и злым. Она прищурила глаза и вновь сжала кулаки.
По лицу Арапова пробежала судорога. Он отвел взгляд и сказал глухо:
– Ты не злися на меня, Степанида, но эндак я не могу. Што об том люди подумат? А ежели Гурьян явится?
– Нет, не увидим мы Гурьяна боле! Любила я его, Хосподь знат, да вот не судьба. – Казачка говорила тихо, но уверенно. – А ты…
Атаман запнулся. Его лицо побледнело и напряглось. Совершенно неожиданно прозвучали для него слова Степаниды. Он не мигая смотрел на Степаниду, которая повязала платок и не спеша пошагала в сторону лагеря.
Не смея идти за нею следом, Арапов посмотрел на реку и вдруг вспомнил тот страшный вечер, когда он, ожидая возвращения казаков, одиноко бродил по берегу.
Порывистый ветер рвал ворот рубахи, путал волосы, колол глаза. Он внимательно вглядывался в реку и заметил мелькающую черную точку. В том, что это была чья-то голова, сомнений не было. Вот показались и руки, которые вялыми взмахами загребали воду. Замерз бедняга. Но откуда взялся в этих диких местах человек?
Пловец был все ближе. Атаман принялся быстро сбрасывать с себя одежду, желая помочь благополучно добраться до берега. Но спасать никого не пришлось. Несколько взмахов, и обессиленный человек уже у берега и пытается нащупать дно. Вот он идет, попутно вытирая лицо и волосы.
«Руку давай», – едва успел произнести Арапов. Но пловец рухнул на песок и затих. Видимо,
– Ты живой? – вскрикнул атаман и поспешил перевернуть незнакомца на спину. – Эй, хто-нибудь. Живо огня к реке тащите!
Казаки и казачки быстро собрались на берегу. Когда факел осветил скрюченное на песке тело, Арапов обомлел, узнав в нем есаула Кочегурова.
– Петро! – ошеломленно воскликнул он тогда. И, оттолкнув сгрудившихся казаков, поднял утыканное стрелами тело Кочегурова.
Василий сам перенес есаула в лагерь и уложил у костра. Петр лежал с закрытыми глазами. Из его ран бежали вялые струйки крови. Одна из казачек протянула атаману смоченный водой платок, и он дрожащими руками вытер Кочегурову лоб и щеку, замазанные кровью. Кровь уже едва сочилась. Арапову показалось, что веки есаула дрогнули. Он заботливо смочил их водой и тихо позвал:
– Петро, очнись.
И он очнулся. Огляделся, обрадовался знакомым лицам и, вполне внятно сказав: «Там степняки. Много их…», снова потерял сознание.
Все были уверены, что Кочегуров умрет. Но он выжил. Правда, несколько суток маялся в бреду. Он видел себя в бою, выкрикивал бессвязные фразы, но в себя так и не приходил.
Всем стало ясно, что казаки попали в засаду, приняли бой и…
Чувствуя вину за гибель Степки и Гурьяна, Арапов работал вместе со всеми остервенело, безмолвно. В одиночку поднимал самые тяжелые бревна. А вечером бросал работу и, не притрагиваясь к пище, уходил в лес, где, давая волю чувствам, ломал ветви, рвал и топтал листья, сбивал цветы и злобно выкрикивал:
– Антихристы! Твари подколодны!
Затем он в бессилии садился на землю или подвернувшийся пенек и втайне ото всех плакал горькими слезами, бесконечно обвиняя в случившемся лишь себя.
Мало-помалу боль унималась, и атаман возвращался в лагерь…
Сегодня Арапов был крайне зол, и присутствие молодой женщины бесило его – надо же было ей появиться как раз в минуту его слабости! Дождавшись, когда Степанида исчезнет из видуа он вскочил и побежал на поляну, на которой уже толпились казаки, деловито обсуждая объем предстоящей работы.
– А ну, сдвигайтесь потеснее. Неча скучать. Покудова на трапезу не кликнут, разложим округ стен бревна. – Атаман, подавая пример казакам, грянул шапку оземь и закатал рукава.
– Пошто пялитесь, злыдни? За дело, поспешать следут!
– Куды торопиться-то, батько? – недоуменно спросил Плотников. – До осени ешо далече. Ешо справим избу до белых мух, успется.
– Осень-то далеча, да вот враг, чую, близок. – Арапов взял конец бревна и кивнул на него Плотникову. – А ну подсоби.
Пока женщины готовили еду, казаки разнесли бревна вокруг стен строящейся атамановой избы и, бросая недовольные голодные взгляды в сторону лагеря, нехотя взялись за топоры.