Слово авторитета
Шрифт:
Там ей и место.
У самого входа молоденький следователь снимал показания у пожилой уборщицы, которая первая натолкнулась на трупы. Женщина энергично размахивала руками, без конца охала, и у каждого, кто становился свидетелем этой сцены, невольно закрадывалось подозрение, что старушка была главным действующим лицом смертоубийства.
У входа в служебное помещение дежурили два безусых сержанта. Наверняка они пришли в органы вчера, ну самое большее неделю назад. Но на их серьезных лицах было написано, что едва ли не каждое дежурство им приходится иметь дело с трупами. В их обязанность входило не пускать никого из посторонних,
Полковник подавил в себе улыбку и в сопровождении Абрамова направился к зданию.
— Значит, один труп на первом этаже?
— Да, вон в той комнате, — виновато произнес Абрамов.
— Ладно, давайте посмотрим.
Убитый сидел за столом, положив стриженую голову на руки, как раз напротив двери. Его вполне можно было принять за спящего, если бы не крохотное отверстие в середине затылка. Кровь вокруг раны уже запеклась, и короткие русые волосы, слипшись, торчали во все стороны.
Здесь же, у самых ног, с метром в руках суетился эксперт. Он напоминал портного, который снимает мерку на костюм. Но самое большее, на что мог рассчитывать убиенный, так это на крепкий сосновый гроб.
— Что можешь сказать? — спросил полковник, когда эксперт наконец распрямился.
— Смерть наступила примерно три-четыре часа назад… Стреляли с близкого расстояния. Я так думаю, что с сантиметров пятнадцати стреляли, не дальше. Наблюдается огромное количество гари, порох…
— Гильзу нашли?
— Да, — сказал эксперт.
— Что-то еще ценное обнаружили, скажем, следы, отпечатки?
— Все было сделано очень чисто. Такое впечатление, что стрелял профессионал или, во всяком случае, человек, который неплохо знает свое дело.
— Понятно, — безрадостно протянул полковник. На столе перед убитым — прошлогодний «Огонек». В плане просвещения информация безнадежно устарелая, но вполне приемлемая для того, чтобы хоть как-то скрасить унылые часы дежурства. У посиневших пальцев спичечный коробок, наполовину открытый. Под ладонью надломленная спичка, один конец которой остро заточен и слегка смят. Ага, похоже, что она выполняла роль зубочистки. Значит, накануне убийства произошел самый последний ужин в его жизни. Немного подальше чашка кофе, на донышке застыла кофейная гуща. На фарфоровых стенках крупицы сахара. Похоже, что покойник очень мирно перелистывал журнальчик и ковырялся в зубах спичкой в то время, когда убийца подкрадывался к нему со спины. А ведь путь тот прошел немаленький, метров десять, и за этот отрезок он ничем не выдал своего присутствия. Убийца не стукнул дверью, не чихнул, передвигался бесшумно, под ним не скрипнули даже половицы. Но не мог же он добраться до охранника по воздуху. Во всяком случае, подобное в мировой практике пока не случалось.
— Как же все-таки так получилось, что посторонних не заметили с вышки?
— спросил полковник, оторвав взгляд от застывших пальцев покойного.
— Понимаете, я на этой должности не так давно, — мялся начальник ВОХРа, усиленно разглядывая носки своих ботинок, — признаюсь, опыта у меня маловато.
Действительно, на этих вышках должны были дежурить, но буквально часа за два позвонил один из дежурных и сообщил, что у него умер тесть, а другой слег с температурой. Замены за короткое время я им подобрать не успел. А с остальных вышек заметить посторонних было невозможно. Здание мешает…
— Ладно, пойдемте дальше, — проговорил полковник. Геннадий Васильевич вышел в коридор. На лестнице в грязном темном халате шуровала тряпкой бабка лет семидесяти. Ее тощее лицо напоминало печеное яблоко, такое же темно-желтое, а сморщенная кожа напрочь была лишена всех живительных соков. Ее мало интересовали драмы, происходящие в здании, и она терпеливо отрабатывала аванс, выданный накануне.
На влажной черной тряпке, возможно, оставались последние улики.
— Вы бы ноги вытирали, а то натопчут тут, а я за всеми Подбирай, — ворчливо произнесла старуха.
— Кто ее впустил? Сказано же было — никаких посторонних, — в сердцах выдавил полковник.
— А кто здесь посторонний-то? — воскликнула бабка. — Это я, что ли, посторонняя, которая двадцать лет без малого здесь проработала?
— Ты бы, Никитична, рот-то не раскрывала напрасно, все-таки с полковником милиции разговариваешь, — строго укорил ее начальник охраны.
— А мне все едино, что полковник, что генерал, грязь-то, она не разбирает! Притащут тут по полпуда, а я потом выгребай. Хоть бы добавили десяточку, так нет же, жмутся!
— Это моя вина, товарищ полковник, не усмотрел. Никитична — бабка у нас очень старательная, другой такой во всей Москве не сыщешь, вот и приходится ей прощать острый язык. А потом, кто сейчас пойдет на такую мизерную зарплату?
Сами понимаете. Но ваши люди здесь уже смотрели и ничего такого не обнаружили.
Если бы что-то было, так я бы человека приставил, охраняли бы уж как положено, — очень серьезно заверил Валерий Петрович.
— Да уж, я вижу. — Полковник предусмотрительно вытер подошвы о влажную тряпку.
Внизу под лестницей курили трое совсем молодых ребят. И не понять, кто они — то ли начинающие следователи, то ли стажеры. Крылова всегда удивляла способность посторонних проникать в охраняемое здание. Выставишь пост, проинструктируешь людей, но через все кордоны обязательно просочится человека два-три, не имеющих никакого отношения к предстоящему делу. Следовало бы спросить у них, кто они такие, но полковник благоразумно решил поберечь силы, понимая, что день только начинается.
На втором этаже они встретили двух человек в белых халатах. Те тоже о чем-то негромко разговаривали. Похоже, что эскулапы уже успели констатировать смерть и теперь с чувством выполненного долга травили скучноватые анекдоты.
— Где второй?
— В этой комнате, — живо подсказал начальник охраны. И, опередив полковника на полшага, распахнул массивную дверь.
Получилось торжественно, как будто Абрамов по меньшей мере приглашал его на презентацию, а не на свидание с покойником.
В комнате находилось четыре человека. Двое — старший оперуполномоченный майор Малышев и девушка лет двадцати пяти — сидели на продавленном диване; третий — еще один опер из МУРа, капитан Свиридов, — неторопливо копался в книжном шкафу, просматривая убогую библиотеку; четвертый — эксперт Федорчук — стоял около покойника, растянувшегося на полу, и громко, напоминая артиста, декламирующего стихи, вещал: