Слово о флоте Российском
Шрифт:
IV
И не раздеваясь, — раздеться было никак нельзя, того гляди, расшибет об стену, об умывальник, да и слишком было холодно, — я нащупал нижнюю койку и, улучив удобную минуту, ловко повалился на нее. Все ходило, качалось, дурманило. Бухало в задраенный иллюминатор, с шумом стекало и бурлило — противно, как в каком-то чудовищном чреве. И, понемногу пьянея, отдаваясь все безвольнее в полную власть всего этого, я стал то задремывать, то внезапно просыпаться от особенно бешеных размахов и хвататься за койку, чтобы не вылететь из нее. Труба в рукомойнике, его сточная дыра гудела, гудела — и вдруг начинала булькать,
И потекли часы за часами, и стало казаться, что уже никогда не минет эта мука качания, эта ночь, этот мрак, завывание, шум, плеск, шипение и все новые и новые удары то и дело налетающих откуда-то из страшной водной беспредельности волн…
В полусне, в забытьи я что-то думал, что-то вспоминал… Пришло в голову и стало повторяться, баюкать:
Гром и шум, корабль качает,
Море Черное шумит…
— Как дальше? — в полусне спрашивал я себя. — Ах да!
Снится мне — я свеж и молод…
От зари роскошный холод
Проникает в сад…
Как все это далеко и ненужно теперь! Так только, грустно немного, жаль себя и еще чего-то, а за всем тем — бог с ним! И опять повторялись стихи и опять путались, опять клонило в сон, в дурман, и опять все лезло куда-то вверх, скрипело, боролось — и все лишь затем, чтобы опять неожиданно разрешиться срывом, а за ним новым пружинным подъемом, и новым шипением бурлящей, стекающей воды, и пахучим холодом завывающего ветра, и клокочущим ревом захлебывающегося умывальника…
Вдруг я совсем очнулся, вдруг меня озарило: да, так вот оно что — я в Черном море, я на чужом пароходе, я зачем-то плыву в Константинополь, России — конец, да и всему, всей моей прежней жизни тоже конец, даже если и случится чудо и мы не погибнем в этой злой и ледяной пучине! Только как же это я не понимал, не понял этого раньше?
Париж. 1921
А. М. Горький
ПЕСНЯ О БУРЕВЕСТНИКЕ
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!
Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют и рвутся волны к высоте навстречу грому.
Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.
Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и рыдает… Он над тучами смеется, он от радости рыдает!
В гневе грома — чуткий демон — он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют!
Ветер воет… Гром грохочет…
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи,
— Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем, то кричит пророк победы:
— Пусть сильнее грянет буря!..
1901
МОРСКАЯ СЛАВА ОТЧИЗНЫ
«Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, — при стуке топора и при громе пушек», — писал Пушкин об эпохе Петра Великого в 1834 году.
Сравнение России с кораблем в этой краткой и одновременно удивительно емкой пушкинской формуле совсем не случайно. Сошлемся в подтверждение на авторитет К. Маркса, по словам которого «пре вращение Московии в Россию явилось результатом ее превращения из полуазиатской континентальной страны в главенствующую морскую державу на Балтийском море».
Русская литература не только сразу же откликнулась, но и горячо поддержала титанические усилия Петра I по созданию флота и завоеванию выхода к морю.
Одним из самых ярких сподвижников великого преобразователя стал Феофан Прокопович (1681–1736), выдающийся государственный деятель, ученый, литератор, публицист и оратор.
Проповеди Феофана, с которыми он выступал в церкви, а потом печатал, были посвящены разъяснению целей петровской политики. Они совсем не имели церковного характера, это публицистические статьи, написанные доказательно и эмоционально. Пример тому — «Слово похвальное о флоте Российском». Это не только достаточно подробный рассказ о блестящей победе русского флота над шведской эскадрой при о. Гренгам. Это не только традиционные, хотя и искренние славословия царю-реформатору. Это страстный монолог о величии России, которое не может не опираться на могучий морской флот: «А во первых, понеже не к единому морю прилежит пределами своими сия монархия, то как не безчестно ей не иметь флота? Не сыщем ни единой в свете деревни, которая над рекою или озером положена и не имела бы лодок. А толь славной и сильной монархии… не иметь бы кораблей… однакоже было бы то бесчестно и укорительно. Стоим над водою и смотрим, как гости к нам приходят и отходят, а сами того не умеем».
Феофан Прокопович стремится уязвить, задеть за живое своего слушателя и читателя патриархальной отсталостью России, пробудить в них чувство национальной гордости, желание все отдать для блага родины: «Видиши, о Россие, пользу флота твоего! Не только бо готова и сильна тебе от нападения неприятельскаго оборона, которой бы не имела еси, не имущи флота, по вышепредложенному разсуждению, но и наступательная на онаго сила велика и виктории нетрудны».
Петровские преобразования были поддержаны не только интеллектуальным цветом нации, но и широкими демократическими низами. Свидетельство тому — одна из анонимных повестей этой эпохи «Гистория о российском матросе Василии Кориотском». В ней все характерно для того времени. И то, что в центре повествования — матрос и приключения на море. И то, что Василий родом из простых, небогатых дворян. И то, что он хозяин своей судьбы всегда и во всем. История превращения матроса в короля Флоренского могла вдохновлять, но не удивлять: судьба Меньшикова, начинавшего пирожником, была наиболее известной, но совсем не единственной. Характерной чертой времени является и то, что матрос Василий Кориотской смог реализовать свои способности не на родине, а за границей. Это повесть о том, как признают русского человека ровней себе другие народы. И таковым героя повести делает не только природный «острый ум», но и успехи в науках. Много разных испытаний пошлет ему судьба, но из всех он выйдет с честью.