Слово о князе Владимире

Руднев Владимир Александрович

Вот как описывает сговор летописец, проявляя явное сочувствие к Ярополку — жертве жестокой политики Добрыни и Владимира, жертве предательства самого доверенного лица — Блуда: «Владимир же послал к Блуду — воеводе Ярополка — с лживыми словами: «Будь мне другом! Если убью брата моего, то буду почитать тебя как отца и честь большую получишь от меня, не я ведь начал убивать братьев, но он. Я же, убоявшись этого, выступил против него». И сказал Блуд послам Владимировым: «Буду с тобой в любви и дружбе».

Далее следует целая тирада, обличающая Блуда: «О злая ложь человеческая! Как говорит Давид: «Человек, который ел хлеб мой, поднял на меня ложь». Этот же обманом задумал коварство против своего князя… Зол совет тех, кто толкает на кровопролитие,

безумцы те, кто приняв от князя или господина своего почести или дары, замышляет погубить жизнь своего князя, хуже они бесов. Так вот и Блуд предал князя своего, приняв от него многую честь, потому и виновен он в крови той…»

Получив неожиданную весть о приближении дружин Владимира, Ярополк поначалу растерялся. Подкупленный людьми, подосланными Добрыней, киевский воевода готовился нанести юному князю предательский удар, о котором тот и не подозревал. Когда Ярополк пришел в себя и принял решение собрать полки для отражения возможного нападения, Блуд принялся отговаривать его от этого шага, уверяя, что Владимир не посмеет напасть на Киев: «Это все равно, как бы синица пошла воевать на орла… Чего нам бояться и незачем собирать войско. Напрасный труд будет и для тебя и для ратных людей».

Таким образом, Добрыня и Владимир с помощью предателя добились главного: у Ярополка не оказалось под рукой достаточных сил для обороны Киева. И ему пришлось с малой дружиной затвориться в стенах деревянной крепости на Старокиевской горе. Боясь затяжной осады, Владимир снова подослал своих людей к воеводе, чтобы уговорить его перейти с дружиной на сторону новгородцев.

Блуд ответил согласием, заверив Владимира, что будет помогать ему всем сердцем. Но вопреки стараниям предателя дружина решила постоять за своего князя и лечь костьми, обороняясь до конца. Тогда Блуд постарался внушить Ярополку недоверие к воинам, шепнув, что они хотят выдать его Владимиру и что нужно тайком убежать к печенегам и просить у них помощи. Ярополк поверил Блуду, поскольку тот согласился бежать вместе с ним в Родню — пограничный город на реке Роси, притоке Днепра. Узнав о бегстве, дружина не стала оборонять город. Владимир же без боя вступил в Киев.

Родня, или Родень, находился в трех днях конного пути от Киева [5] . Со времени княгини Ольги он являлся пограничной крепостью. Внутри нее размещался княжеский теремной двор, располагался сторожевой наряд, имелись припасы всякого оружия и походного снаряжения. Кроме того, здесь была перевалочная база товаров, предназначенных для отправки на рынки Причерноморья и в Византию. Тут же рядом, на другом берегу Роси и за Днепром, кочевали печенеги и раскинулись поселения родственных им племен торков и берендеев, которых киевские князья нередко привлекали к себе на службу. Затворившийся в теремном дворе Ярополк как раз и рассчитывал на их помощь.

5

Этот город был известен но только как русский форпост на границе с Диким Полем, но и как древний культовый центр поднепровских славян. Здесь находилось святилище их главного божества — Рода, отсюда и название города — Родень. Род являлся богом неба и вселенной, повелителем всех небесных грозных стихий — этаким славянским Зевсом-громовержцем. Когда-то ему приносились человеческие жертвоприношения перед тем, как славянские дружины отправлялись в военные походы или караваны торговых судов отплывали в заморские страны. Обычно жертвами становились иноземцы, захваченные в плен, поэтому свободный доступ чужестранцам сюда был строго запрещен. Роду посвящался особый праздник, приходившийся на 20 июля, во время которого и совершалась «ксеноктония» (греч.) кровавое жертвоприношение. Владимир попытается возродить этот обычай, перенеся празднование в Киев и посвятив его главному дружинному богу Перуну, прообразом которого и явился

древний Род.

Владимир с воинами вступил в южные пределы, преследуя остатки дружин сводного брата до самой Родни. Город был взят в кольцо осады, оказавшейся долгой и изнурительной для обеих сторон. В нем начался страшный голод, о котором народ сложил поговорку: «Беда, как в Родне».

Теперь, когда участь осажденных была предрешена, Блуд внушает доведенному до полного отчаяния Яро-полку мысль о сдаче крепости: «Видишь, сколько воинов у брата твоего? Нам их не победить. Заключай мир с братом своим».

«И сказал Ярополк: «Пусть так!» И послал Блуд к Владимиру со словами: «Сбылась-де мысль твоя, приведу-де к тебе Ярополка: приготовься убить его».

Получалось так, что именно киевский воевода подсказал Владимиру мысль об убийстве князя и сам же взялся устроить это дело. Ярополк прекратил сопротивление п бежал из Родни вместе с Блудом и своим верным другом Варяжкой. Владимир с дружинами вошел в город и разместился в отчем дворе теремном.

Теперь Ярополку нужно было принимать решение: либо обращаться к печенегам за помощью, либо идти на мировую с братом. Блуд советовал: «Пойди к брату своему и скажи ему: «Что ты мне ни дашь, то я и приму». Варяжко же отговаривал: «Не ходи, князь, убьют тебя, беги к печенегам и приведешь воинов». И не послушал его Ярополк, решив отправиться к Владимиру.

Представим себе ту настороженную тишину и безлюдье, когда Ярополк и несколько его спутников приближались к теремному двору, за полуоткрытыми воротами которого притаились с мечами два варяга. Князь направился внутрь, а Варяжко и его люди остались дожидаться, не слезая с коней.

Как только Ярополк миновал ворота, мечи двух варягов подняли его под пазухи. Спутники Ярополка кинулись к воротам на выручку, но вышедший из укрытия Блуд быстро закрыл створки. Услышав предсмертные крики князя, Варяжко и его товарищи поняли, что совершено предательство, и поскакали в степь подальше от места подлого убийства. Впоследствии Варяжко еще не раз объявится в окрестностях Киева со своим летучим конным отрядом и будет крепко досаждать новому киевскому князю.

Так завершилась братоубийственная борьба за киевский стол, и теперь Владимир мог, ничтоже сумняшеся, опираясь на мудрые советы Добрыни и силу своих дружин, править всеми делами государства. На первых порах им владело чувство торжества одержанных побед, которое он изливал буйно и бурно, при всем честном народе, устраивая гульбища и пиры, приглашая на них огромное число людей, как именитых, так и простых. Испытывал ли он угрызения Совести по поводу гибели Ярополка или был всецело охвачен жаждой жизни и наслаждения, ощущением упоения своей властью над огромным множеством послушного ему народа?

Новый князь прибрал к рукам не только киевский стол, но и все, что осталось от предшественника. Бывшая наложница Прополка — монахиня-гречанка, ожидавшая ребенка, стала теперь его наложницей. А родившийся вскорости от нее сын, названный Святополком, считался «сыном двух отцов». Летописец дает убийственно-едкую оценку этому факту: «От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиня, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Потому-то и не любил отец его, что был он от двух отцов: от Прополка и от Владимира».

Здесь автор летописи переусердствовал в своих выводах. Владимир ни в чем не ущемлял и не ограничивал прав Святополка, напротив, стремился оказывать ему даже большее покровительство, нежели другим своим сыновьям.

Описывая многие безрассудства киевского князя, летописец не выставлял его «святым» и «равноапостольным», а зачислял в единый ряд князей-язычников и относил ужасные княжеские пороки и прегрешения ко всему язычеству. Как мы увидим в дальнейшем, он не пожалеет красок, чтобы усилить обличение «греховных» деяний Владимира-язычника и противопоставить ему «другого» Владимира — христианина и «крестителя» Руси.