Слово о Сафари
Шрифт:
Вася Генералов с якутским дедом были пока оставлены во втором разряде подёнщиков-дедов.
– Что я меньше других вкалываю? – кипятился детдомовец.
– Поступишь в институт и женишься – будешь в третьем разряде, – обещал ему репетитор по английскому языку Аполлоныч.
– А разве сейчас моя работа хуже, чем у дачников? – всё равно не соглашался наш дембель.
– Хуже ты сам, а не твоя работа.
– Это чем же? –
– Ты ещё возмутись, что в Америки за ту же работу платят в десять раз больше, – насмешничал барчук. – Ну так чего не возмущаешься?
– Причём тут Америка?
– Слышал, что Воронец говорил? Что сиюминутной справедливости не бывает. Она всегда растянута во времени. В Японии вообще старик за ту же работу получает в пять раз больше молодого. Великого ума эти японцы.
Вася тупо смотрел на своего репетитора и мало что понимал. Зграйщики теоретически хоть всё это и понимали, но пропустить через свою душу тоже, как следует, не могли. И Пашке приходилось объяснять всё с самого начала:
– Разница зарплат между сантехником и академиком тоже на самом деле несправедлива. Да, отдача от их труда совершенно несопоставимая, но это то же самое, как если бы мы платили дельфину в пять раз больше, чем чемпиону мира по плаванью на том основании, что дельфин плавает лучше. По сути, это чудовищное недоверие к человеческим способностям, мы как бы шкурно признаём, что этот академик никогда не сделает своего открытия, если мы не будем подсовывать ему большую денежную взятку. Разве не так?
Теперь уже мы, подобно Васе тупо смотрели на него. Да и сам Воронец, похоже, ещё только пробовал на вкус новый для себя постулат.
– Ты слишком опередил свою эпоху, моя твоя не понимай, – отшучивался Чухнов, чтобы что-то сказать.
Вместе с подёнщиками наша общая рабсила теперь составляла тридцать-сорок мужиков в будни и до семидесяти по выходным. Работа шла сразу по нескольким направлениям. Сафарийский ручей перегородили трёхметровой бетонной плотиной с четырьмя отверстиями. Через нижнюю трубу тёк сам ручей, а к трём верхним Шестижен с помощниками приделывал колеса с электрогенераторами. Вместо прошлогодних палаток ударно собирались летние домики-шалаши на четыре койко-места, где был уже почти домашний уют, а выше по склону сопки растягивались тараканьими усами две бетонных стенки-водоотлива, дабы обезопасить от ливневых потоков всё наше хозяйство и направить их в водосборник на Сафарийском
Немного разобравшись с этим, принялись пристраивать к нашему коровнику аналогичные шлакобетонные модули, огораживать железной сеткой южную границу своего садоводческого товарищества и параллельно со всем этим приступили к главной стройке – Террасному полису. Таков был общий фронт наших работ, не считая разных пустяков вроде устройства пасеки, кирпичного мини-заводика и собственной зверофермы, которые возникали как бы сами собой.
В Пашкином архитектурном проекте Террасный полис представлял собой эскалаторный ствол вверх по Заячьей сопке, на который были нанизаны четыре слегка изогнутых «ёлочкой» производственно-жилых корпуса. Пашка называл своё творение четырёхпарусником, но когда в среде подёнщиков возникло название «Галера», как эпитет сафарийских каторжных работ, Воронец тут же его с удовольствием подхватил:
– Всё правильно, Сафари выплывет только в том случае, если весь её экипаж будет дружно и каторжно грести в одну сторону.
Первая очередь Галеры представляла собой трёхэтажное бетонное основание 20 на 70 метров утопленное в склон сопки, верх которого должны были украсить 12 двух-трёхкомнатных квартир, с небольшими двориками-палисадниками.
Сопоставить эту громадину можно было с возведением стоквартирного пятиэтажного дома, что для негосударственных строителей, не обеспеченных нужной техникой и регулярными поставками материалов, являлось задачей в то время практически невыполнимой. Но это, если хоть на минуту остановиться и пораскинуть мозгами, а если не останавливаться и не брать в голову – то и совсем не страшно. Пашка не останавливался – он, как акула, которая, чтобы не утонуть, должна всё время двигаться, действовал. И превращал в слаженное, непрерывное движение всё вокруг.
Казалось, не было ничего такого, чего бы он не знал или не предусмотрел заранее. Прибегает ли посланец от Зарембы с сообщением, что колёсного крана сегодня не будет, становится известно о задержке с бетонными перекрытиями, обнаруживается пропажа каких-то вентилей – он встречал всё это с ироничной невозмутимостью (Ох уж эти разгильдяи!) и в тридцать секунд решал, куда именно перебросить освободившихся людей. За всё лето ни одного гневного срыва, хотя поводов было более чем достаточно, предпочитал любой разнос заменять едкой иронией.
Конец ознакомительного фрагмента.