Слово Оберона

Дяченко Марина и Сергей

— Соль.

На дне сухих желобов ершились иголочками неблестящие кристаллы.

— Здесь, — голос Максимилиана звучал еле-еле, но, начав говорить, мальчишка уже не мог остановиться, — было место для мёртвых-бессмертных, которые сбежали с поля боя.

— Для трусов, — невозмутимо уточнил Уйма. — И что же?

— Они гоняли соль по желобам. Языками.

— Тоже мне наказание, —

мне было страшно, поэтому я пыталась уверить себя, что всё происходящее — смешно.

Максимилиан странно покосился на меня:

— По-твоему, ничего особенного? А ты представь…

Я посмотрела на ближайший к нам жёлоб. Он был хитро изогнут — то резкая прямая горка, то широкая спираль, вроде как тело удава. Я вообразила: вот по жёлобу идут один за другим малодушные воины. Языки у них отвисли до земли, и они гонят и гонят перед собой волну соляного раствора…

— А они вверх… шли или вниз? — спросила я, давясь нервным хохотом.

Максимилиан не отозвался. Кажется, мой смех его оскорбил.

— Вверх, конечно, — ответил за него Уйма. — Потом вниз скатывались — и опять… И где они теперь?

Максимилиан вздохнул:

— Их освободил мой дед. Он думал поставить их на войну против других мёртвых-бессмертных.

— Против храбрецов, — уточнил Уйма. — А они? Которых он освободил?

— Разбежались кто куда. Затаились.

— Понятно, они же трусы.

— Не все! Ты, что ли, никогда с поля битвы не бегал?

Уйма холодно усмехнулся:

— Никогда.

Максимилиан хотел что-то сказать, но в этот момент сверху послышался нарастающий шум. Я вскочила, вскинув посох. Уйма ощерился. Максимилиан присел на корточки.

Шум превратился в грохот. Отовсюду посыпались соляные кристаллы, закружились в воздухе, как снег. Я прищурила слезящиеся глаза; по одному из желобов катился череп, описывал виток за витком, подпрыгивал, грозя вывалиться за борт, но не вывалился и продолжал катиться. Всё ниже… ниже…

Шум долго не смолкал. Череп скрылся в переплетении желобов, по маслянистой воде озерца все ходили судорожные мелкие волны, и летели кристаллы соли, и подрагивал воздух.

— Откуда это? — спросил Уйма. — Что там, над нами, замок?

Максимилиан помотал головой:

— Раньше это был не замок. И наверх здесь нельзя. Идти надо вдоль берега… Вдоль озера… и там будет мост.

* * *

Мы шли по слою соли, хрусткой, как снег. Уйма так хряпал сапожищами, что только крошки летели, и след за ним оставался почти как за танком. По этому следу, перепрыгивая из одного отпечатка в другой, тянулся Максимилиан. А замыкала шествие я — с посохом наперевес.

— Стой!

Людоед не сразу, но послушался. Недовольно обернулся:

— Что такое?

— Опасность, — я указала вперёд дрожащим пальцем.

— Известное дело, — согласился людоед. — Так что?

Я оглянулась назад. Возвращаться? Искать обходной путь?

Не дожидаясь команды, Уйма

повернулся и снова захрустел сапожищами. Я подняла посох повыше. Впереди, в коричневом плоском полумраке, уже был виден верёвочный мост над густой зеленоватой водой.

На мосту кто-то стоял. Тёмная фигура, похожая на оплывшую чёрную свечку.

Уйма остановился. Максимилиан врезался ему в спину. Я замерла с поднятой ногой.

Кап, упала в воду тяжёлая капля. Кап-п.

— Кто здесь?!

— Долго, — тихо сказала фигура, и от звука её голоса вода взялась морщинками. — Долго ждать.

— Нам надо на ту сторону, — невозмутимо сообщил Уйма.

— Когда-то здесь был перевоз, — задумчиво сказала фигура.

— Теперь нет, — возразил Уйма после короткой паузы. — Теперь мост. Ты дашь нам пройти?

— Проходите, — неожиданно легко согласилась фигура. — Я возьму только его.

Максимилиан осел на соляную россыпь.

— Кого? — спросила я, надеясь затянуть время.

— Некроманта, — уточнила тень. — Кровь Аррдаха, я чую.

— Бери, — согласился Уйма.

— Да ты что! — от возмущения у меня волосы встали дыбом.

Людоед обернулся. Я встретилась с ним глазами.

— Бери-бери, — повторил Уйма добродушно. — Только с моста сойди.

Фигура заскользила, как на коньках. Мост колыхнулся, освобождаясь от немалой, видимо, тяжести. Когда соль скрипнула под спустившейся на берег фигурой, Уйма будто невзначай вытащил свой волнистый меч.

Фигура чуть замедлила движение.

— Кто такой, чтобы ставить условия? — небрежно спросил Уйма.

— С дороги, — прошелестела тень. — Или возьму всех троих.

Уйма поднял меч, принимая боевую стойку. Я кинулась к Максимилиану. Некромант был не просто белый — зеленовато-синий, как вода в баночке у школьника, рисовавшего весну.

Я попыталась поднять его. Максимилиан был лёгкий, будто нетопырь: кожа да кости.

— Развяжи мне руки… — простонал он, не разжимая зубов.

Тем временем Уйма и тёмная фигура сошлись, и полетели во все стороны кристаллики соли.

Навершием посоха я провела по верёвке, затянутой Уймой. Людоед умел связывать — каждый узел пришлось резать отдельно. Наконец разлохмаченная верёвка упала, и одновременно упали руки Максимилиана — безвольно повисли вдоль туловища.

— Я же говорил, — грустно заметил Максимилиан.

Я оглянулась. Уйма пытался высвободить меч, завязший в противнике. Противник пытался дотянуться до его горла чёрной, будто резиновой, рукой. Единственной.

— Держись! — крикнула я неизвестно кому. Подхватила Максимилиана под мышки, набрала полную грудь воздуха и взлетела. Поднялась метра на полтора, тут же просела под грузом некроманта и задержалась в полёте над самой землёй, над белой россыпью соли. Надувшись, как лягушка, поднялась ещё чуть-чуть и полетела — потянулась — над самой водой по направлению к мосту.