Слово Оберона

Дяченко Марина и Сергей

Меня втолкнули в клетку, как куклу, прислонили к решётке, чтобы я не падала. И я сидела, как кукла, пока по рукам и ногам не побежали огненные мурашки. Согнулись пальцы, потеплели губы, я смогла сперва подтянуть к себе ноги, а потом встать на колени и оглядеться.

Высокий тёмный зал без окон и без свечей. Если бы не ночное зрение — я бы даже рук своих не увидела. А ведь ни Принц-деспот, ни его лекарь не знают, что я могу видеть в темноте.

Я присмотрелась. Зал был пуст, только в дальнем углу…

Человек

был одет в чёрное, потому разглядеть его было нелегко. Он сидел на полу, разведя руки в стороны. Руки висели на цепях, огромные, какие-то ненастоящие, будто вылепленные, из глины. Слишком большие руки для такого щуплого человека.

Мне показалось, что он умер, и давно. Голова его и лицо были прикрыты обрывком ткани.

— Эй! — прошептала я, пугаясь собственного голоса. Эхо запрыгало между полом и потолком. Человек медленно поднял голову.

— Максими… — я поперхнулась.

— Тебя тоже поймали, — сказал он без удивления. — Я так и знал. А где волосатый?

— Он предатель.

— Я так и знал, — печально повторил мальчишка. — И меня взяли. Я зазевался. А где ключ?

— У Принца-деспота.

— Я так и… дура ты, дура! — вдруг закричал он с обидой. — Какая же ты… всё из-за тебя!

Я не стала ему отвечать. Уселась на пол клетки, спиной к Максимилиану. Мне вдруг сделалось всё равно.

— Теперь Принц-деспот пойдёт за Печать со своим войском! Знаешь, что сделает он с твоими приятелями? С этим твоим королём? Он их на прутик нанижет!

— Оберон его превратит в жабу, — сообщила я, не оборачиваясь. — Прежде чем он скажет «Ах».

— Да? Он захватит замок, убьёт мужчин, женщин и детей возьмёт в плен. А кто будет сопротивляться…

— Оберон его намажет на бутерброд и скормит собакам. Или нет: он превратит его в краснозадую обезьяну и подвесит за ноги на рыночной площади, чтобы все люди…

— Да? А Принц-деспот его…

— Фига! Оберон его сильнее в сто тысяч раз!

— Да? А почему твой Оберон сам сюда не пришёл, за принцами для своих принцесс? Почему?

От злости и бессилия мне захотелось кататься по полу клетки, грызть стальные прутья и выть, как гиена в пустыне. Я вскочила во весь рост (голова моя упёрлась в переплетение прутьев), тряхнула решётку и вдруг поняла, что клетка, подвешенная на цепи, еле заметно качается.

Р-раз!

Держась за прутья, я присела и резко выпрямила ноги. Клетка качнулась сильнее. Р-раз! Раскачать её было труднее, чем самые тяжёлые качели, я весила мало, я болталась от стенки к стенке, как горошина в свинцовом ящичке. Ну ещё! Ну ещё! Р-раз!

— Что ты делаешь! — испуганно крикнул Максимилиан.

Мне было всё равно. Начав раскачиваться, клетка словно вошла во вкус — дуга, которую она описывала в падении, становилась всё шире. Я раскачивалась всем телом и всей волей; цепь скрежетала, я

ждала, что с минуты на минуту в зал ворвутся стражники, потревоженные ужасным звуком. Максимилиан у стены то приближался, то удалялся. Р-раз! Ещё раз!

Клетка ударилась о потолок. Я не удержалась и упала. Клетка завертелась, желая вытряхнуть меня сквозь прутья, сорвалась с цепи и грохнулась об пол. Я закричала.

Эхо долго не могло успокоиться. Грохот, звон, крик и снова грохот повторялись, будто записанные на магнитофон, всё тише и тише, пока наконец не смолкли где-то в невидимом колодце.

Прошла минута. Другая. Я приподнялась на руках. На лбу горела и кровоточила шишка, пульсирующей болью дёргало колено, но в остальном я легко отделалась. Пол был здесь, подо мной, за прутьями опрокинувшейся клетки.

— Чего ты орала? — тихо спросил Максимилиан.

— От радости, — огрызнулась я. Проверила дверцу (у меня мелькнула шальная надежда — вдруг от удара замок отскочил?). Замок оказался крепче, нежели цепь, — сидел прочно и не думал отваливаться.

— Катись сюда, — сказал Максимилиан.

— Обычно говорят — «катись отсюда»…

— Нет. Ты клетку, как белка, кати сюда. Как в колесе. Ко мне. Понимаешь?

— Зачем? Чтобы тебя придавить?

— Чтобы разбить мне руки, — сказал он серьёзно. — Видишь, что они сделали?

Я только сейчас поняла, почему руки у Максимилиана такие огромные и уродливые. Это были не руки! Это были глиняные болванки, «варежки», колодки, не позволявшие некроманту шевелить пальцами!

Согнувшись и переступая по прутьям, как белка в колесе, я качнула клетку по направлению к Максимилиану. Клетка с грохотом перекатилась. Я ударилась коленками и чуть не кувыркнулась через голову.

— Быстрее ногами перебирай.

— Помолчал бы ты, а?

Я попробовала ещё раз. Клетка загрохотала по каменному полу. Управлять ею было почти невозможно — в какой-то момент я была уверена, что раздавлю некроманта в лепёшку.

— Поворачивай!

Клетка грохнулась о стену. Максимилиан тихо вякнул. Глиняная болванка на его левой руке треснула и осыпалась комьями.

Отступив назад, я заставила клетку откатиться. Максимилиан выдернул тонкое запястье из железного кольца, затряс рукой, шипя и подвывая:

— Ты мне чуть кости не переломала!

— А как я могла иначе?

— Ну погоди…

С видимым усилием он щёлкнул пальцами. Глина на его правой руке взорвалась, обломки застучали по прутьям клетки. Секунда — и обе руки Максимилиана были на свободе. Косясь на дверь за моей спиной, он принялся растирать ладони и массировать запястья.

— Ты можешь меня выпустить? — спросила я дрожащим шёпотом. Он покосился, но ничего не сказал.

— Скорее, Макс! Мы тут шумели — они могут прийти в любую минуту!