Слово тролля
Шрифт:
– Как там Анисим? – сделал я первый неуверенный шаг, нога резко подвернулась и, если бы не кентавр с гномом, я бы растянулся на земле.
– Хреново… – сплюнул Дож, – рана в животе, кишки пропороты.
Поддерживаемый мужиками, я доковылял до колодца. Винетта склонилась над стариком, положив к себе на колени голову умирающего. Брата Анисима колотило, черная кровь толчками выступала из-под пальцев. Когда мы подошли, он, открыв глаза, долго смотрел на нас. По пересохшим губам потекла багровая струйка, и сквозь вздох послышался невнятный шепот.
Мы наклонились ниже, чтобы расслышать старика. Он закашлялся, Винетта стерла с его рта
– Король… жив?..
– Умер…
На посеревшем лице появилось подобие улыбки:
– Вини… внучка…
Еле сдерживая рыдания, девушка наклонилась ближе к старику:
– Я здесь.
– Не держи… на них… зла… – судорога прошлась по его лицу. – Пророчество… оно должно… было… свершиться. Настало время… платить по… счетам. И еще… – Костлявая рука ухватилась за запястье девушки так, словно оно было способно удержать улетающую душу привратника еще на несколько мгновений на искореженной болью и смертью земле. – И еще… ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ… ТВОИМ ОТЦОМ…
Мы похоронили Анисима у дороги на окраине леса, там, где вековые сосны неохотно расступались, давая дорогу путникам. Еще до того как солнце стало медленно подниматься из-под одеяла зимних туч, я с эльфом и гномом, очистив место от углей кострища, рыли могилу. Лопат не было, и мы копали еле прогретую землю мечами, взятыми с места побоища.
– Прям как воину-наугу могила будет, – утирая пот, присел отдышаться Дож.
– Это еще почему? – проворчал я, слизывая кровь с порезанного пальца.
– А у них, умерших от стали, ну, во время битвы то есть, хоронят в могиле, вырытой мечами.
– Тоже мне меч! – поднес к глазам обломок клинка Куп.
– Ну, что есть, то есть… – снова принялся за работу гном.
С хрустом ступая по белой пелене наста, из-за ближайших сосен появился Дио, таща на плече огромную вязанку хвороста. Увидев его, мы вылезли из неглубокой, по колено, квадратной ямы.
– Светает скоро, мужики, – сбросил в яму хворост кентавр, – кто костер разожжет?
Достав из широкого пояса кремень, гном с кряхтением полез разжигать огонь.
– У нас вина не осталось? – ни к кому не обращаясь определенно, спросил эльф, вглядываясь в сизый дымок, еле-еле заструившийся над будущей могилой.
– Имеется немного, – вздохнул гном, – но там только на помин будет.
Эльф, поеживаясь, кивнул.
– Лукка, а чего ты не стал? – обратился ко мне кентавр, выбирая из валявшихся рядом обломков мечей подходящий.
– Не стал что?
– Ну, там, в деревне, к тебе крестьяне подошли, попросили лошадь добить.
– Какую лошадь? – обернулся Дырявый Мешок.
– Ты тогда с Купом… Анисима в повозку укладывали – пропустили. Нашего тролля попросили лошадку короля добить: мучилась больно. Мол, вроде как ты подранил, ты и добивай. А он отвернулся, обложил их всех и к вам заковылял помогать. А мужики обиделись, мол, не по-людски это. У них что корова, что лошадь – тварь чуть ли не святая, а Висельник поневоле согрешил да еще и в отказ пошел. Я так думаю, если бы не мордобой, что они до этого узрели, нашего парня на части бы разорвали.
Объяснять было неохота, но все же…
– Да не могу, – словно сплевывая, начал я. – Поймите, мужики, не могу я скотинку драть – рука не поднимается. Ну не считая там курицы или индюка какого, свиньи опять же! Надо
– А на человека, значит, поднимается? – ухмыльнулся Дио.
– Э, дружище! – Хворост занялся огнем, озаряя моих товарищей. – Он – воин, ты – воин. Волей-неволей, но ты, я стали ими! Так что должен это знать… видеть… Когда убиваешь себе подобного – воина, врага, на какое-то мгновение ты встречаешься с ним взглядом. И что я там видел? Страх, ненависть, жажду смерти. Опять же моей смерти… И здесь рука уже бьет сама! А когда примеряешься к животине?! Она же ведь молчит, она ничего не может сказать! Она только смотрит… в глаза смотрит. И что я там вижу? Укор. А еще молчаливый вопрос: “За что?” За что ты – могучий, сильный, бесстрашный – убиваешь меня, слабого и беззащитного?.. За что? – Холодный северный ветер завыл, закружил, поднимая снег, я обвел взглядом своих сотоварищей. – Вам смешно? А я вот… – Слова кончились, я спрыгнул в недорытую могилу и, раздвинув тлеющие угли обеими руками, вонзил в землю свой обломок.
Что заставило меня обернуться? Не знаю, но я обернулся… Широко раскрыв глаза, утирая падающую слезу, как будто в первый раз увидев, на меня смотрела Винетта Вильсхолльская.
Повозка, запряженная всего парой лошадей, тихо тащилась на запад, оставив за собой Вильсхолль и небольшой холмик с наваленной сверху грудой камней.
За кучера нынче сидел Дож. Все остальные, то есть я, Куп, Дио и Винетта, вповалку валялись внутри кибитки, мысленно (а в этом я был полностью уверен!) матеря кентавра на чем свет стоит. Дио развалился на дощатом полу, почти весь его собой и заняв. Так что кто-нибудь из нас волей-неволей, то есть кто ногой, кто рукой, а я так и почти всем телом, прижимались к южному гиганту. Мы зализывали раны. Винетта на пару с Купом заштопали мою заднюю, обрадовав, что хромота мне теперь на всю жизнь. Вот такой королевский подарок на память. На долгую, вечную память… Ну, да ладно. У Купа, как оказалось, не считая здорово отбитой спины, щеку изуродовало двумя косыми шрамами. Я посмеялся, что, наверное, все мои знакомые эльфы будут узнавать друг друга по подобному украшению. Про Дио и говорить нечего – мужику досталось в монастыре, а потом еще сеча в деревне… короче говоря, кентавр отдыхал. Кстати, Винетта делала вид, что совсем ничего не помнит о случившемся с ней в монастыре. Только до того момента, когда взорвался фэл. Может, так оно и было, мы не спорили. Больше всего в этом походе “повезло” Дожу: легкое сотрясение башки, пара незначительных царапин и, как он сам говорил, “дикая усталость во всем моем маленьком теле”.
Первая ночевка прошла тихо, мирно. Молча перекусили, молча легли спать, так же молча отправились в дальнейший путь. Ни второй, ни третий день пути ничем не отличались друг от друга.
Больше всего в последние дни меня пугало то, что практически все мы делали молча, в забытьи, как это делают те, кто что-то переживает или обдумывает, или перебрал пресловутого фэла. А так как на моих глазах эту дрянь никто не употреблял и запаха я не слышал – значит, остается первое. Но вот наступил тот день, точнее, полдень, когда нам поневоле пришлось открыть рты.