Слово живое и мертвое
Шрифт:
«…Руки и прежде всего длинные пальцы, увенчанныекрасивыми, крупными ногтями» – и это, кстати, не перевод! И «запела… округлив глаза куда-то взатканный ночью… простор» – тоже не перевод!
«…Виски покрашены в седой цвет» – цветвсе же не седой! Тогда уж, может быть, хотя бы выкрашены «под седину»?
«Ее лицо было молочно-белым, и на немрезко выделялись мочки ушей и веки глаз, окрашенные в розовый цвет» – кто видел мочки ушей на лице? И какие еще могут
«…Он допилэль и выплеснул остаткина пол» – если допил, остаться уже нечему!
Люди «ухали под струями воды в душевой, но как-то без особого воодушевления…»
«…В глазах было тоскливо-умозрительное выражение» – что сие значит?
«Высохшее лицо цветастарой кожи» – надо думать, лицо такое темное, словно кожа дубленая.
Попробуйте себе представить такую сценку из восточного быта: «женщина размахиваларуками, выступаявеличаво, как изваяние, с корзиной, прочно державшейся на голове»!» Пояснений, вероятно, не требуется.
Десятки несуразностей – и лишь единицы (причем не самые страшные) были выловлены редакторами. Все остальные перлы разошлись многотысячными тиражами. И приводить подобные ляпсусы можно сотнями.
Вероятно, особого разговора требуют переводы, выходящие в областных и республиканских издательствах. Тут, случается, роман классика напоминает известную рубрику «Нарочно не придумаешь»: «Молодой человек с кремовыми пирожками», «У него остановилось биться сердце», « С него соскочило затмение чувств», « Переулок неожиданно загнулся»… Один читатель прислал ворох этих выписок, причем извинился, что не может прислать всю книгу: он «угощает» ею друзей, «когда хочется посмеяться вволю». Чувство юмора у читателей драгоценно, но мне, профессионалу, не смешно. Ведь этот, прошу прощения, бред издан стотысячным тиражом! И подобное издается поныне.
Не так уж много зоркости и внимания надобно, чтобы заметить, если рядом стоят секундаи секундант, ясновидеци выяснил, обоии обаятельная, упоительнои поют, если теснятся тесовыекрыши, чье-то тело взлетеловверх, «немолодая уже женщина» (а можно уже немолодая…), «на базе базельскихизданий» и прочее.
Некто « далеконе молод. Не далеекак вчера» он делал то-то и то-то. Другой «успокаивает жену: ну-ну…» – говорит он… Третий – за рулем автомобиля: «Он знал, что старушка не подведет, и вел ее машинально. Должно быть, он водил машинус юности».
Такое может случиться ненароком, по рассеянности. Но читателю нет дела, отчего и почему оплошал литератор, кто этот литератор – мастер, подмастерье или нерадивый ремесленник. И читатель законно удивляется: а куда смотрел редактор?
А вот ошибки еще одного сорта – когда пишущий не замечает, что слово многозначно:
«…Ему захотелось пробежаться внизпо ступенькам… Но дисциплина и самоконтроль… взяли верх, и он
«…Ни один из них не считает (героя) пустым местом. Он… сказал, что устроит их всех в гостиной, если они там поместятся».
«Он отказался от поползновенияспасти меня ползком».
«…Все отбросыавтоматически выбрасываются».
«…С легкойулыбкой закупорил тяжелуюбутыль».
«Я пошел в гостиную, где (она) настраивалателевизор. Наверно, она заметила, что я расстроен».
« Отойдунемного и пойду…» – в первом случае надо бы: опомнюсь, отдышусь, отдохну.
«…Пока (один герой) шел к его(другого героя) столу своимимелкими шажками, онпристально смотрел на негои окончательно вышел из себя»!
Вы думали, это пародия? Нет, вполне серьезная проза.
Поставлены рядом слова близкие, смежные, но в контекстеимеющие совсем разный смысл, –и получилась какая-то нелепая смесь.
Милый, добрый и поэтичный рассказ современного писателя, перевод с фламандского:
«Может, он (лисенок) ревновал к Кокомаленькую девочку, которогоона любила не меньше?»
Вывихнутый порядок слов, совершенная безграмотность. И притом глухота поразительная. Что стоило разок заменить кличку птицы словом «попугай», чтобы избежать такой чудовищной, с позволения сказать, звукописи? (Иначе при нормальном порядке слов эта куриная фонетика стала бы еще чудовищней: ревновал девочку к Коко, которого..!)
Или встретится такое: Мы чащеговорим… – и если не ухо, то глаз воспринимает мычание!
Нечто вызывает широкийинтерес и высокуюоценку.
Чаще всего ухо и глаз подводят любителей канцелярита. Рифмуются бесчисленные окончания на –ениеи –ание,– казалось бы, рука не повернется опять и опять выводить все то же, в пальцах начнется зуд, чисто физическое ощущение должно бы подсказать: довольно, хватит, все это было, было… Неприглядно ползают по страницам несчетные –авшие, -евшие, -ившие, -чившие, -еющие, -ающие, шипят, чихают… сколько можно?
А литератору и горя мало!
Но и помимо канцелярита в переводах и не в переводах вдоволь совсем излишних созвучий.
« МаксимГрек переводил максимальноточно».
« Спи, Пит!» (а можно сказать усни, либо заменить имя на малышили на что-нибудь еще).
Лицо дергает тик– и тут же старик сидит на тюке.
Некто выбежал из комнаты, «застегивая на ходу доху». Где-то в стихах или шутке это могло бы даже стать занятной находкой, в обычной прозе – только помеха. Хотя бы уж переставить: на ходу застегивая доху.