Ты занавес, ты реквием, ты вечер,Ты эпилог, одетый в человечийКороткий срок, сплетенный из венковПропащих пятниц, скучных четвергов.Ты – это титры с перечнем любимых,Ты вековая тихая терпимость,Ты рушишься, смеркаешься, стареешь,Но как прекрасна родинка на шее.И пусть не юность, пусть давно не детство,В тебе есть сцена, а на сцене действо:Весь мир стоит, и он угрюм, как Гамлет,Весь мир молчит в груди твоей крахмальной.Так пишут письма не умы, а души,Так пишут песни и стирают тут же,Так небо вырывается из глаз.Такой ты остаешься и сейчас.
«Во мне дымно, сумрачно, прохладно…»
Во мне дымно, сумрачно, прохладно,Как в церквушке на краю села,Тлеет
свет и сладко пахнет ладан,И ребенок возле алтаряТихо-тихо молится и плачет,И скребет словами тишину:«Дай им всем, мой Боженька, удачи,Дай им всем по своему зерну,Чтобы в душах выросло садамиТо добро, что сеятель и жнец,Та любовь, что зреет между нами,Дай им всем начало и конец».Во мне тонко, медленно, соборно,Я рисую крестик на груди,А моя босая беспризорностьБродит между гаснущих кадил,Между миражей, недосыпаний,Между войн, страданий и больниц.А потом возьмет он в руки палкуИ пойдет сбивать ближайших птиц.
«В голове живет ребенок, он пытается понять…»
В голове живет ребенок, он пытается понять,Отчего от желтых листьев пахнет гибелью лесов,Почему весь мир разболтан, шаг на запад – западня,Шаг на север – сверлит в горле ком невысказанных слов.Вот ребенок вырастает, матереет, щурит глаз,Он уже не тот наивный, он теперь вооружен,Только где-то между ребер прячет свет от дрязг и масс,Языком разбойных улиц говорит с цветами он.Говорит пока что с солнцем, хоть и сжал уже кулак,Хоть оскалился собакой, так же звездам отворен.В голове моей ребенок. Он собрал в себя, чудак,Человечность и жестокость, дар небес и дар времен.
«А там, за углом был рай…»
А там, за углом был рай,Но ты так спешил домой,Где мама ставила чайНа скатерти с бахромой.Где лаял смешной щенок,Виляя хвостом у ног.И не был назначен срок,И ты был не одинок.А там, за углом был рай,Но гнали тебя дела:Ты прыгал в пустой трамвайИ в нем выгорал дотла.Жена не ждала назад,Работа проела плешь,И все было невпопад,И где-то лежал рубеж.А там, за углом был рай,Но было уже не дойти.Ты часто твердил «прощай»,Но чаще шептал «прости».И слабость старческих рукСжимала последний май,Но мир уже мерк вокруг.А там, за углом был рай.
«Я слышу шуршание перистых крыльев…»
Я слышу шуршание перистых крыльев,Слепой, я не вижу, но знаю – ты рядом,Скребусь пауком в опустевшей квартиреИ путаю лирику с пошлостью мата.Кидаю банальные спелые текстыВ кишащие масками плотные сети.И все что осталось: слова и рефлексыОни превращают в ужимки и сплетни.Я чувствую взгляд на заштопанном сердце,Но так не люблю уходить в многоточье,Пишу тебе снова, пишу в ритме скерцо,Вбивая молитву «услышь» в междустрочьеПою, разбиваясь сонатой о стены,Рифмую шаги с опечаткою «выход»,Кричу на подмостках безумной арены,Срываюсь на шепот, на возглас, на выдох.Тебе, все тебе, ты услышишь, я знаю,И вдруг обернешься, надавишь на тормоз,Я слеп, я пою, я кричу, я скучаю,Мой ангел бессменный, иди на мой голос,Иди…На мой голос.
«Все хорошо, все хоро… Боже мой…»
Все хорошо, все хоро… Боже мой.Светла привычная юдоль.Но разболелось снова прошлое,И не проходит эта боль.А может вырвать, выдрать, вычленить,Гниющим зубом удалить?Замазать язву эту числамиВсех дат нечаянной любви.Заштопать, выжечь, ампутироватьКонечностью немой беды.Лечить наркозными витринамиИ заметать под снег следы.Но память ищет оправдания,И молча смотрит из судьбыГлазами, полными отчаянья,Того мальчишки, кем я был.Ребенком плачет искалеченным,И не уйти, и не предать.Проказа, дрянь, а делать нечего,Опять любить и все прощать.А дрожь в руках? Брось, пустяковое.Бессонница? Такой пустяк.А может спрятаться за словом мнеИ строить город на костях?За что мне, господи? Что сделал я?Кормил всех птиц своей душой,Любил всю жизнь, слепую, бледную.Все хорошо.
Все хорошо.
«Поэзия… Мне жаль тебя, поэзия…»
Поэзия… Мне жаль тебя, поэзия,Утопленница, лестница до звезд.Все реже – божья, чаще – бесполезная.Последнего отчаянья форпост.Святыня на задворках нашей алчности,Души перерождающейся срыв,Бессонна, безответна и безжалостнаНа выселках плохих дешевых рифм.В гортани жаром слова пересушена,Избита распродажами творцов,Залатана, обуглена, простужена,И сверстана по штампам образцов.Доедена, домята, перевыпита,Расплавлена в чаду живых горнилСтрастей земных, раздувшихся до выдумки.И я любил. Конечно, я любил.И пел о ней. Желал ее отчаянно,И часто забывая о словах,Свободу петь теснил я на окраину,Скрипящую обманом на зубах.Но жизнь есть жизнь. Разбила, стерла, вымыла.Оставила комок нервозных вен,Несказанность души до жажды выдохаИ страшный шепот грозных перемен.Да бог с ним. Мы продолжим это шествие,От вечности до чаянья добра.Поэзия, мне жаль тебя, поэзия,Любовница, мятежница. Сестра.
«Нарисуй весеннюю улыбку…»
Нарисуй весеннюю улыбкуНа сухих, искусанных губах,Это не обман, а та же гибкость,Сказка о сгоревших мотыльках.Вырежи ее ножом и словом,Чтобы оставался красный цветСимволом любви к стихам и вдовам,Там, где от любви и следа нет.Брось уже завидовать пичужкам,Небо – пустоты меридиан.Грудь открой и вырвется наружу,Нет, уже не смерть, но океан.Потому что здесь, сейчас мы дышим,Отогреешь руки – снова в путь,По стопам извечных всех мальчишеств,Где финал – распоротая грудь.Птицы раскричались? В уши – вату!Что они расскажут о тебе?То, что ты когда-то был крылатый,А теперь останешься в земле.Кроме жизни есть иная ссылка,Если разглядишь ее в годах —Нарисуй весеннюю улыбкуНа сухих, искусанных губах.
«Я пришел погреться – не открыли двери…»
Я пришел погреться – не открыли двери,Развернулся, плюнул в разноцветный вереск,И пошел по миру, по рукам, по жизни,Чтобы петь до крика, чтобы спать с чужими.Шил чехол для крыльев из больничной грусти,Чтобы разум – ясен, чтобы в сердце – пусто,Чтобы тюрьмы, войны – проросли сквозь плечи,Чтобы видеть брата в каждом первом встречном.Спал в траве, измятой отсыревшим небом,Растирался солнцем, укрывался снегом.Разузнал, что горечь в человечьих лицахСобиралась долго, по скупым крупицам.А на рынке боли – распродажа слова,На поэтах – ценник, покупай любого.Быть дешевле в моде, завтра будут скидкиНа горящий разум и любви попытки.Я ходил по нотам, я ходил по мукам,Нацарапал опыт на ладони смуглой.Расшептал в березу свои сны и тайны,Посадил на поле – там прошли трамваи.Целовал всех щедро, но остался нищим,И не сыт ни хлебом, ни духовной пищей.Так ходил, что звезды под ногой хрустели,Так устал, что песни полились из тела.Растрепался ветром на земных дорогах,То смотрел в иконы, то бежал от Бога.Жизнь, конечно, счастье, но замерзло сердце.Может, кто откроет? Я пришел погреться…
«Бывает так, что сквозь слова…»
Бывает так, что сквозь словаВ страницах прорастают перья.Это сквозящая душаОпять стучится в чьи-то двери.Я слышу, слышу этот стукВ распятии височной вены,Как исповедь и как недуг,Как тишину, как перемены.Мне не уснуть. А мир – ладонь,Гуляй, гуляй, пока не спится,Пока не вырвет осень зонт,И не покроют тебя листья.Хожу по дну, хожу по дням,Минуты колят под ногами,Все так же весел и упрям,Все так же слаб и не угадан.И где-то ты. Во мне, во мне!Неявной болью проступаешьВ такой прекрасной наготеПод рясой всех моих монашеств.Ты, ты ложишься на смычок,Когда другие звуки немы,И красной горечью течешьСквозь белоснежные поэмы.А я все прячусь за стихи,За воротник скупого мая,И музы письменный бронхитВ разрывы сердца выливаю.Хожу, хожу по деревням,Сыт одиночеством монизма,Лишь те, кто полюбил меня,Простят мне эту псевдонимность.
