Слой 3
Шрифт:
– Да ты кто такой? – заорал второй пикетчик. – Сам, блин, садись в свой поезд и угрёбывай.
– Спокойно, товарищи, – «интеллигент» придержал рукой напарника. – Давайте побеседуем спокойно.
– Щас мы с вами побеседуем, – улыбнулся один из тех, что был в кепке. – Нас там двести человек вахтовиков. Мы сейчас выйдем и так вас отметелим...
– Милиция не позволит! – крикнули из кучки сидящих на рельсах и шпалах.
– А мы и милицию отметелим, – громче обычного выкрикнул «кепочник», и Лузгин вдруг увидел, что менты на откосе разом шагнули назад.
–
– Что? Депутат? – «Кепочник» с видом охотника огляделся вокруг. – Я эту падлу первой отметелю. Где депутат? Хочу видеть депутата! Ты депутат? – «Кепочник» вперился веселыми глазами в Лузгина, и тот замотал головой. – Тото, – погрозил ему «кепочник», – если узнаю, что соврал...
– Даю пять минут. – Человек с поезда провел рукой по волосам, будто стряхивал чего-то. – Чтобы через пять минут ни одной звезды на рельсах.
– Где же ваша рабочая солидарность? – произнес «интеллигент» с последней надеждой в голосе, и Лузгину стало стыдно от безнадежности и бессмысленности сказанного.
– Пять минут! – повторил человек с поезда и показал на растопыренных пальцах. – Мы проедем – делайте что хотите. Хоть рельсы ломайте – нам по херу.
Лузгин глянул вправо и увидел, что оператор снимает происходящее с гребня откоса, метров с шести, а мальчик Мальцев изо всех сил тянет вперед руку с микрофоном, и два милиционера держат его за плечи.
Когда он снова повернулся к насыпи, трое с поезда уже шли обратно: двое по шпалам, все гак же прихрамывая, и один по левому рельсу, балансируя длинными руками. Подойдя к тепловозу, один за другим они влезли в кабину, рывками цепляясь за поручни, исчезли там и не появлялись, на взгляд Лузгина, страшно долго, и все вокруг смотрели на замерший и внешне безлюдный состав, как завороженные, молча, только щебень скрипел под ногами, и два раза бибикнул «икарус». Потом двое в кепках спустились на рельсы и снова пошли на пикетчиков; тепловоз пыхнул дымом и выдал гудок, от которого двое подпрыгнули, а один помахал кулаком машинисту. Поезд дернулся, лязг вагонных сцепок прокатился, затихая, по составу. Двое шли, не оглядываясь, сунув руки в карманы своих заношенных курток.
– Вот же глядь, – сказал второй пикетчик. – Придется пропустить мужиков. Лично я с вахтовиками махаться не желаю... Маня! –крикнул он в сторону людей у армейской палатки. – У тебя там пожрать не осталось?
Когда состав миновал недавнее место пикета, двое в кепках, семеня вдоль рельсов и примериваясь, запрыгнули по очереди на тепловозную лесенку и исчезли в кабине, а тот, веселый, помахал на прощание кепочкой. Лузгин полез из ямы по откосу, и ближний мент хотел было подать ему руку, но передумал и отвернулся, словно его тут и не было вовсе.
– Сняли все? – спросил Лузгин у репортера Мальцева. – Тогда в машину и рысью в город. Я выскочу у мэрии, минут на тридцать, так что без меня монтаж не начинай, – Мальцев смолчал, но смотрел недовольно, и Лузгин решил, что следует парнишку стимульнуть. – А ты молодец, дружище, – сказал он, стараясь, чтобы голос прозвучал без покровительства. – Хватка
– Сам, – гордо буркнул Мальцев.
– Ну и правильно. Заслужил.
Четыре лестничных пролета в мэрии он проскочил единым махом, немного сбавил скорость в коридоре, степенно прошествовал через приемную и боком, толкаясь с тугими дверями, проник в кабинет Слесаренко.
Диспозиция сидящих за столом в точности повторяла полуденную, не было лишь депутата Харитонова. «Разжился бензинчиком», – подумал Лузгин. Слесаренко с Вайнбергом, сблизив головы, читали какую-то печатную бумагу, остальные молчали, Зырянов курил.
– Есть новости, – сказал Лузгин, присаживаясь с краю.
– Минуточку, – произнес Слесаренко, не отрываясь от бумаги.
– Уренгойский прошел.
– Что? – ахнул Зырянов и навалился грудью на стол, чтобы лучше видеть Лузгина.
– Пикетчики пропустили пассажирский поезд.
– Неправда, быть не может! – Зырянов швырнул сигарету в пепельницу, не затушив, и Слесаренко с плохо скрытой брезгливостью взял ее двумя пальцами и принялся тыкать в хрустальное донышко, пока дым не исчез.
– Без эксцессов? – спросил полковник Савич.
– Вербальная драка, – ответил Лузгин. Глаза у Савича полезли на лоб, пришлось добавить быстренько: – Сражались на словах. Физических контактов не было.
– Николай Михайлович, снимайте пикет окончательно, – сказал Слесаренко Зырянову. Смотреть на Зырянова было неловко. – Вы же понимаете, никакого смысла в нем теперь уже нет.
– Да уж... Девственность пикета, грубо говоря, утрачена раз и навсегда, – не удержался поюродствовать Лузгин и гут же пожалел о сказанном. Вид размазанного по столу Зырянова удовольствия ему не доставлял. «Язык мой враг мой...».
– Я один не решаю, – совладал с голосовыми связками Зырянов.
– Но лично вы, лично вы понимаете?
– А что понимать? – Зырянов скривился в улыбке. – Заломали народ, затравили... Умеете вы, братцы, это делать.
Нахальным посторонним звуком чирикнул зуммер сотового телефона.
– Можно? – спросил полковник Савич и полез в карман за аппаратом. – Да... Слушаю... Понятно... Исполняйте. – Полковник захлопнул крышку сотового, будто поймал кого-то. – Пикетчики уходят полностью. Палатка свернута. Порядок обеспечивается. Есть сведения, что забастовщики перемещаются сюда, на площадь к мэрии. Будем блокировать, Виктор Александрович? Если да, надо бы вызвать ОМОН.
– Подождите, полковник. Как можно, в самом деле... Чуть что – сразу ОМОН... – Слесаренко потянул на себя лежавший на столе листок бумаги. – Где еще вариант по взаимозачету? – сказал он, обращаясь к президенту «Севернефтегаза». – А теперь главное. Железная дорога разблокирована, пикет снят при активном участии городских властей. Люди проявили сознательность, пошли, так сказать, нам навстречу. Теперь дело за вами, Леонид Аркадьевич. Весь город в моем лице просит вас и отчасти требует тоже пойти навстречу законным требованиям трудящихся. Учтите: в этом вопросе мы полностью на стороне рабочего коллектива.