Случай из жизни государства (Эксперт)

Хабаров Александр Игоревич

Сатарова втащили на заднее сиденье джипа и положили рядом с Лямциным.

– Чем ты его?
– спросил Мастер.

– Пальцем, - ответил Манилов.
– Через пару минут оклемается, будем ему вопросы задавать.

ИНВАЛ

Марик Бармалей устал от этой козлячьей жизни. На самом деле он был никакой не Бармалей, а Марк Иваныч Ромашов, тридцатилетний мужик, бывший греко-римский борец, супертяж, мастер спорта. Жизнь его с юности удачно складывалась, и если бы не эта фуфлыжная перестройка, то и сложилась бы как надо. Звезд с неба не хватал, но в союзную двадцатку всегда входил, был гордостью района, три раза Москву брал... Проблем не было - да никаких! Он ведь одних талонов на питание получал в день на двадцать

рублей, лопнуть можно от таких килокалорий! А когда все пошло наперекосяк, то пришлось жить на другие талоны - те, что получали все граждане. Литр масла на месяц, литр водки, десять пачек чая, два кило мяса. Стало не до греко-римской борьбы, началась борьба за существование. Спортбазу "Солнышко" прикрыли; потом из неё сделали самый настоящий бордель под непонятным названием "От Зэ до Рэ". Когда Марик сунулся забрать свой личный тренажер из спортзала, то его избили железными трубами, наплевав на регалии, лысые малолетки-акселлераты; лежал он в больнице, да не в той, что раньше, с отдельными палатами и кормежкой на убой, а в обычной районной - с грязными полами, пьяными санитарками и мутной водицей под названием "рисовый суп".

А жить хотелось так, как раньше, то есть - сыто; хорошенько все обдумав (неделя ушла на мучительный процесс) Марик решил вступить в преступное сообщество, чтобы не его били, а он сам бил железной трубой кого захочет.

Приняли его сразу, по протекции бывшего коллеги-борца Шурика Тертого. Марик хоть и не сидел ни разу (какие твои годы, успокоил Тертый), но братве понравился за бесстрашие и упрямость - почти ослиную. Когда он пошел на Аслана Тунгусова в ресторане "Узбекистан", тот даже выстрелить не мог, смотрел как под гипнозом, а ведь наган в руке держал. Марик Аслану чуть шею не свернул, потом бросил его очень далеко, три стола смело как лавиной.

Нынешняя "служба" считалась повышением. Марик до этого пробился в бригадиры, собирал бабки с трех супермаркетов и одного кабака и был доволен жизнью, но тут ему подбанчили новую работку - начальником технического отдела в фирме "Инвал". Это было непыльно, не в тягость, денежно, но, как считал Марик, чересчур. "Понятия" он принял всей душой, готов был за них горло, бля, грызть - так же, как десять лет назад принял в ту же самую душу "идеалы советского спорта" и за Родину, которая выдавала ему талоны на усиленное питание, готов был заломать на ковре кого угодно. Особенно Марику нравились "авторитеты", "воры в законе". Он понимал, конечно, что ему до них далеко, что надо будет отсидеть хоть разок в тюрьме и в зоне, там проявить себя прежде... Но, если честно, сидеть не очень-то хотелось.

Сегодня в 16.00 Марика вызвал Абрам Лукич, эта гнида... Марик не считал Абрама Лукича даже просто живым существом, для него Гунидзе был предметом, тумбочкой, умеющей говорить... Из-за таких как Абрам Лукич страна развалилась, думал Марик, они, падлюки, погубили наш советский спорт. (Для Марика страна и спорт были неразделимы).

– Марк Иваныч, - сказал Гунидзе.
– У нас возникли проблемы. Товар, вероятно, не прибыл - и не прибудет к месту назначения. Нелепая случайность - упал самолет, все, вероятно, погибли, в том числе и сопровождающий, товар исчез. Витя Керимбаев, которого я отправил на поиски, тоже не выходит на связь.

– А нам-то что?
– буркнул Марик. У нас-то какие трудности?

– Если честно - никаких, - весело сообщил Абрам Лукич.
– И даже более того, по поговорке "клин клином вышибают", возникшие проблемы нейтрализовали проблемы будущие.

– А попроще?
– поморщился Бармалей (он не понимал "проблем" и "нейтрализаций").

– Марик, - торжественно произнес Абрам Лукич.
– Я доверяю тебе, как самому себе: мы получили

за товар предоплату - и об этом знаю только я... теперь - и ты. Сегодня получишь свои двадцать тысяч долларов. И коллегам твоим - по десять выпишу...

Марик задумался. Еврогрузин (так называл Гунидзе остряк Сизый) что-то мудрил. Двадцать штук, конечно, на дороге не валяются, но сумма в устах Абрама Лукича казалась одновременно и большой и маленькой. Маленькой потому что "Инвал" имел дело не менее, чем с шестизначными цифрами; большой - потому что предыдущие "премии" руководства не превышали пяти "штук". Что-то здесь не то, думал Марик.

– Когда получать-то?
– спросил Марик.

– Да через часок!
– отвечал Абрам Лукич.
– Но самое главное: через недельку здесь может этот латинос появиться, из Колумбии, так надо будет жестким прессингом его встретить. А этим кто у нас занимается?
– техотдел. Так что будьте наготове, со службы не отлучайтесь, по первому зову чтобы...

Марик кивнул.

В комнате техотдела Сизый и Миня резались в "двадцать одно". Бармалей прикрыл дверь поплотней, собрал на глазах изумленных коллег карты в ладонь и бросил их в корзину для бумаг.

– Ты чего, оборзел... Марк Иваныч?
– Миня встал и аж зубами заскрипел от злости - ему фартило, он уже снял с Сизого семьсот рублей...

– Короче, это, - сказал Марик.
– Нам Абрам премию выписал - по... десять штук на рыло.

– Рублей?
– хмыкнул Сизый.

– Нет, зеленых...

Миня уже хотел было разразиться чем-нибудь матерным, но услышав про "десять штук зеленых", сел обратно на стул и закурил.

– Что-то здесь не то, - сообщил Марик.
– Чувствую.

– Ясный хрен, - согласился Сизый.
– Когда это он нам столько давал? Рыбина гнилая, без понту жабры не откроет.

– Короче, через час сказал придти, получить, - Марик посмотрел на сотрудников.
– Ну и что, будем получать? Или как?

– Конечно: или как, - сказал Сизый.

– Надо бы сверху "добро"...
– засомневался Миня.

– Какое добро?
– вскинулся Сизый.
– Скажи еще: подпись от месткома и печать от парткома. Совсем ты, Миня, съехал, за лохматого катишь...

– Бабки в сейфе, сто процентов, - сказал Марик.
– А сейф в кабинете. Придем не через час, а через двадцать минут. А сколько там бабок - не знаю...

– Лимон, не меньше! Или два!
– убежденно выговорил Сизый.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТЕОРЕТИКА

Шахов принимал участие в бунте - не мог не принять, поскольку, с одной стороны, руководствовался в своей тюремно-лагерной жизни теми же законами, что и большинство зеков, а с другой стороны, его личные принципы не могли оставить его безучастным к практике того, чему он в теории посвятил обширную часть своей жизни.

Он, впрочем, не сделал ни малейшего шага, ни попытки, чтобы как-то повлиять на ход событий. Все шло так, как он и предполагал, о чем и предупредил Монгола. Тот, впрочем, явно неохотно беседовал с ним и, если и верил теории, то тоже с неохотой, натужно преодолевая в себе какое-то невидимое препятствие.

Но "правда Шахова" была налицо: никакое руководство, даже самое умелое, жесткое и суровое, не могло направить бунт в организованное русло. Нонсенс: организованный бунт; можно организовать, подготовить лишь вспышку - все равно, что добыть огонь... и поджечь им склад ГСМ. В дальнейшем возможны лишь два варианта: гашение (подавление бунта) или пользование плодами - последствиями "огня". Какие "плоды" мог принести лагерный бунт, Шахов затруднялся ответить. Замкнутое пространство зоны и её отдаленность от центра, от магистралей, от всего, что называлось "цивилизацией", лишали бунтовщиков всякой возможности на благополучный и всеобщий исход. Почти лишали...