Случай на станции Кречетовка
Шрифт:
«Господи, что с ней… с любимой Танюшей, возлюбленной Сонечкой Елатомцевой?.. Это я виноват, что обрек супругу на невзгоды изгнания, на мучения, подобные собственным страстям. Вот так получается, когда ты не тот, за кого себя выдаешь… — опять надрывал сердце Роман Денисович. — Да подлец ли?.. Но я не изменял жене, даже не дотрагивался чувственно до другой женщины, пусть даже и писаной красавицы… А ведь накрашенные разведенки, да и нецелованные молодки заглядывались на меня, питая бесстыжие надежды. Но я игнорировал те зазывные взоры… безоглядно стремился к Танечке, обожал жену, уже не мог без нее…»
И как эта жирная баба Устинья подвернулась инженеру под руку… Как сумела разрушить целомудренно
А возможно — Ширяев уже давно в потаенных недрах сознания, вернее подсознания, желал физической близости с другим типом женщины… Хотел плотской близости с откровенно сластолюбивой или даже развратной натурой, бабенкой, дающей каждому встречному-поперечному, без глупых там ухаживаний с подарками, без смешных «чайных церемоний».
Может пресная сексуальная жизнь требовала новизны, новых похабных ощущений, некоей бесстыдной «вишенки на торте», ложки дегтя в бочку на репутацию образцового семьянина… Так, видимо, и случилось. Оказавшись в неприкаянном одиночестве, образно говоря — «подвергнутый остракизму», полному неприятия общества, в котором обитаешь, мужчина и подался во все тяжкие… Неистово согрешил с первой, томящейся в течке самкой, без выбора подвернувшейся под руку.
В конце концов, ничего сверх циничного, ничего катастрофического не произошло. Обыкновенная супружеская измена, которую можно даже и не считать таковой, так гаденькая поллюция в кошмарном сне… Да и прошлая жизнь Альберта-Романа, — не сон ли, не больная фантазия собственного или, может, постороннего чудовищно изощренного мозга…
Как офицер-генштабист позволил себя ввергнуть в такое состояние, — себя, образованного, здравомыслящего человека, сделать орудием чужой воли. Да, разумеется, он солдат до мозга костей, но ведь уподобил себя деревянной пешке, которую по прихоти игрока походя смахивают с шахматной доски. Осознанно позволил собой манипулировать, купился на высоким штилем изложенные цели, — по сути прикрывшие нереализованные амбиции: того же Николаи, так и не ставшего генералом, того же Канариса, так и не ставшего флотоводцем.
Он не только себя утащил в бездну, а и увлек в ширящуюся воронку жену Татьяну, да и остальных людей, стоявших на пути. Погубил несчастных из-за мнимого служения далекому Отечеству. Иные еще здравствуют, но уже обречены, заведомо осуждены — гнить в застенках НКВД или, что трагично, сложить головы на плахе. Немецкому разведчику даже не хотелось вспоминать тех людей, приговор которым сам бесцеремонно вынес, руководствуясь якобы целесообразностью, а по факту — чисто шкурным интересом, как трусливый раб чужой воли. Вот так, и ни как иначе…
А, что теперь делать? Агент, как обложенный флажками волк, пытается найти проход в каверзном лабиринте жизни, вырваться на свободу. Только где та заветная свобода… Увы — нет таковой, да и не будет уже ни в жисть…
Даже если Альберту Арнольду удастся чудом попасть в Москву, отыскать связника, резидента, связаться с центром, — то уже не выбраться из этой адской мышеловки, так как повязан железными путами на всю оставшуюся жизнь. Офицера Абвера опять и опять заставят вершить бесполезные дела, вернее, уже по гроб надоевшие, ставшие ненавистными до боли в печенках… Он устал, бесконечно устал, ему нужен только один покой и жена Татьяна… его вторая половинка — alter ego. Вот бы взять любимую за руку и просидеть у тихо потрескивающего огнем камина целую вечность. И ничего больше не нужно, только тепло руки и дыхание любимой рядом…
Но уже пора двигаться дальше, и так засиделся в тени раскидистых дубов. Роман Денисович приподнялся, оправил прилипшую к телу одежду и собрался уже взвалить на спину
На плотину, со стороны Зосимова медленно въезжала полуторка, в кузове которой, тесно прижавшись друг к другу, сидели красноармейцы
Глава 13
C августа тридцать четвертого года Центральный аппарат Транспортного управления НКВД располагался в новом здании, которое примыкало к старому комплексу строений наркомата — семиэтажным корпусам бывшего страхового общества «Россия» на Лубянке. Этот девятиэтажный колосс в конструктивистском стиле фасадной стороной стоял на Фуркасовском переулке, задняя часть выходила во внутренний двор.
Перед войной, после кардинальных реформ Мильштейна, количество сотрудников управления составило полтысячи человек. Не всех работников разместили в «заветном» доме номер два по улице Дзержинского, но Воронову, честно сказать, повезло. Окна его кабинета смотрели на желтое старое сооружение с вытянутым флигелем — внутреннюю тюрьму Наркомата. Где содержали номенклатурных арестованных, с которыми встречалось руководство для проведения либо следственных действий, либо доверительных бесед. То был старинный особнячок дореволюционной гостиницы, и условия заключения здесь разумно комфортные, не в пример другим столичным домзакам.
Структура управления, согласно августовскому приказу сорок первого года состояла из следующих подразделений: секретариата; трех отделов — железнодорожного, водного транспорта и… ГВФ, автотранспорта и шоссейных дорог; двух отделений — наружного наблюдения и установки, учета и розыска. С началом войны создали следственную часть и другие чекистские формирования. Крупнейшей службой считалась железнодорожная, в ведение которой входило полсотни транспортных отделов по дорогам страны.
В мае сорок второго в штате Транспортного управления числилось сто шестьдесят шесть человек. Подавляющую часть сотрудников, из-за непредвиденного прежде объема грузопотоков, возникшего с первых дней войны, экстренно перебросили на сеть железных дорог. Тем пришлось наводить порядок помимо прифронтовой зоны, ибо повсеместно возник транспортный коллапс. Графики движения, погрузки-разгрузки, другие установленные нормативы не выполнялись, опоздания исчисляли не то что часами, а зачастую и сутками… Не хватало паровозов и вагонов, львиная часть тягового и подвижного парка оказалась на занятых немцем территориях. Как ни печально, но наши железные дороги задыхались. Исправить это положение, несмотря на суровые меры, оказалось крайне сложно. Да еще мешали бомбежки, да еще диверсанты… — только к весне сорок второго года с грехом пополам удалось стабилизировать ситуацию на транспорте.
Лейтенантов Михаила Юркова и Павла Гаврюхина, благодаря настырному вмешательству Воронова, оставили в кадрах центрального аппарата, хотя боевые хлопцы настойчиво рвались на передние рубежи войны. Хотелки-хотелками, но Сергей знал, что в управлении парни будут нужней. Минировать станции и депо, ловить немецких диверсантов под носом у наступающего врага — дело, конечно, не легкое и крайне опасное, много толковых ребят сложили головы в подобной суматохе. Однако у центрального аппарата задачи гораздо весомей. И под рукой постоянно нужны люди, на которых Сергей обязан положиться как на самого себя. Николай Иванович Синегубов был того же мнения и, естественно, придерживал ценные кадры, ловчил, хотя приходили разнарядки даже заместителей Наркома. А вот самому Берии противостоять никак не мог, разумел, что позиция старшего майора мало интересует Генерального комиссара — тут, уже высшие государственные интересы. К сожалению, понимал это и сам Воронов.