Случай на станции Кречетовка
Шрифт:
Десять дней назад разведчик повторно сообщил в Центр, что упорно разрабатывается осведомителем НКВД Семеном Машковым. Там уже плотно задумались об этом ушлом малом, связав цепочки прежде арестованных агентов. Арнольд предложил кардинальный выход из сложной ситуации — устранить сексота, но только чужими руками, причем людьми не местными, чтобы самому избежать провала.
В последней шифровке агенту сообщили, что на самом верху, наконец, пришли к единому мнению — ликвидировать Машкова. Для этой цели полагалось использовать, направленных в Кречетовку, питомцев Борисовской школы с кодовыми именами: Мерин, Ерема и Тита. Однако получалась
Возникшая коллизия — крайне неприятная, даже пугающая новость. Получалось, что Абвер стал терять прежде высокий уровень, привлекал для конспиративной работы людей, не только не прошедших специальной подготовки, но не имевших даже нужного идеологического обоснования для сотрудничества. Военная разведка использует уже беспринципных и аполитичных уголовников, которым, как известно, нельзя ни в чем доверять. Но выбора не оставалось. «Piriculum in mora — промедление смерти подобно…» — латинская мудрость отринула остальные варианты. Вчерашним днем, согласно шифрограмме, борисовские диверсанты объявились у Лошака. Пароли и инструкции о переподчинении самого агента и засланной группы Центр дал, вышло, как говорится: «…и карты в руки».
Роман Денисович шапочно знаком с уголовником Василием Конюховым, коротко общаться не общались, так, иногда при встрече обменивались косым взглядом и кивком головы. Потому, что и Лошак понимал, — положение пахана обязывало знать о каждом, худо-бедно приметном жителе поселка. Вот Ширяев видный человек, ходит в местных начальничках, а даже мало-мальскую власть тогда уважали…
В голове Альберта скоропалительно созрел садистский план мести Машкову, задуманная жестокая смерть обязана получить должную огласку, — стать для гебешной агентуры вящим предупреждением. Разведчик как одержимый носился с идеей — покарать снабженца изуверским образом, надолго запечатлеть эту казнь в памяти кречетовцев.
Но только сегодня до него дошло, что он совершил грубейшую ошибку, наверное, самую серьезную ошибку за время нелегальной работы. И как бы теперь не сносить инженеру головы… Потому и побежал опять к Лошаку, желая хоть чуток подстраховаться, подстелить соломки…
Но накануне чуйка-выручалка немецкого агента не сработала…
Вчера, чуть свет Ширяев приоткрыл скрипучую дверь хибары Лошака. Конюхов в верхней одежде, раскинув руки, лежал на замызганном одре. «Йовово гноище», — отметил вошедший, которому не сразу удалось растолкать крепко спящего уркагана. Тот было метнулся за спрятанной под матрацем финкой, но куда там бандиту до филигранно отработанных боевых приемов матерого разведчика…
— Здорово Лошак! — удержав руку пахана, по-доброму произнес Роман Денисович. — Не узнал бродяга… Чего паникуешь, тут свои…
— Чего приперся, деляга? Чего по ночам шастаешь, добрым людям спать не даешь?
— Да уже утро, смотри, давно рассвело, — и уже по-серьезному продолжил. — Дело одно привело, Василий, ведь в гости по ерунде не хожу… Заморочек по горло… ни чета воровским гнилым делишкам…
Лошак
— А теперь поскорей прочисти мозги и слушай внимательно. Второй раз повторять не стану, усек! — сказал уже властным тоном.
Ошалевший от непонятной боли, мужик на локтях приподнялся на лежанке и тупо уставился на инженера.
— Говорят, торгуешь «Кахетинским», продай три бутылки, — отчетливо выговорил Роман Денисович.
Лошак ошеломленно вытаращил покрасневшие зенки, вначале пошамкав губами, по слогам произнес:
— Вино не продается, только меняется, — урка на мгновение задумался, — на персиянский, — поправил себя, — персидский ковер.
— Откуда ковер, возьми турецкую шаль…
Конюхов очумело смотрел на Ширяева, видимо не вникал в условленные слова, только что сказанные тем.
— Повторяю для дебилов, — инженер уже психанул, — возьми турецкую шаль. — И всмотрелся в глаза Лошака, наконец, в них промелькнула осознанная мысль. — Ну что, Василий врубился?..
Конюхов разом сник, превратился в ущербного старикана.
— Да догадался, не глупый, — пароль и отзыв еще в лагере вызубрил как «Отче наш». Можно встану… Только не ведаю, как вас теперь звать-величать…
— Зови, как и прежде — Романом Денисовичем.
— Понято… вопросов нет.
Конюхов осознал, что перед ним стоит порученец немецкого разведцентра. А значит, что сам попал в полную власть этого человека и теперь вынужден беспрекословно подчиняться.
Сев за шаткий стол, они продолжили своеобразный разговор. Говорил больше Ширяев, Конюхов только покорно кивал головой.
— Лошак готовься выполнить специальное поручение немецкого командования… Сегодня вечером, ну или ночью, — скрытно придут трое якобы красноармейцев, из наших военнопленных, что дали присягу Германии. Надеюсь, понимаешь, о чем толкую… — Ширяев указал рукой на запад. — Послали мужичков в тыл Красной Армии с диверсионным заданием, — посмотрев на замершего старика, добавил обнадеживающе: — Ну, ксивы у них надежные, не бзди уж слишком, прокатит… дай дороги…
Лошак слушал не шелохнувшись. Но желваки на исхудалом лице, выдавали упорную работу изощренного воровского ума. Ширяев даже стал опасаться, как бы дедок не соскочил с отведенной сценарием роли. Потому говорил непререкаемым, командирским голосом:
— Конюхов дай солдатикам отсидеться, найди подходящее местечко, только чтобы никто ни-ни… ни одни духом… Понимаешь дед? Диверсанты пусть поживут, спокойно присмотрятся, что да как… А, что потом, уже не твоя забота. Но теперь оперативно, по причине возникших обстоятельств, вносится одна вынужденная корректива, — Роман Денисович сделал упор на последних словах. — Дополнительная поправка, проще говоря. Уверен, что знаешь снабженца из ОРСа Семена Машкова…
— Ну, да, — промычал Лошак, оскалившись, — оченно даже знаком с товарищем…
— Вот и ладненько… Поставлена задача организовать убийство этого малого. — И, невзирая на расширившиеся от ужаса глаза Лошака, категорично уточнил. — Сегодня же ночью и порешить снабженца. Парням из диверсионной группы скажешь: «Это приказ сверху, из центра, который не обсуждается». И еще, — изменив интонацию, с угрозой пояснил. — Велено, не только убить, а выколоть трупу глаза и отрезать язык. И учти — опять сделать без разговора.