Случай на станции Кречетовка

Рябых Валерий

Затем пришел приказ из Vaterland — переквалифицироваться в инженерно-технические работники. Ясное дело, возникали другие перспективы для разведывательной работы. Да и надоело агенту уже дышать паровозной гарью. Без особого труда стал Ширяев студентом-заочником только что открытого Ростовского ВТУЗа под названием «Механический институт транспорта», потом перекрещенного в институт инженеров путей сообщения. Там и закончил Роман Денисович очередное «высшее образование», но уже в вновь переименованном Ростовском институте инженеров железнодорожного транспорта, хваленом повсюду РИИЖТе.

Естественно, деповское начальство положительно оценило такое карьерное рвение. И уже студентом первокурсником Ширяева поставили мастером бригады по очистке стенок

паровозного котла от накипи, удалению шлама и устранению отдельных неисправностей котельной гарнитуры. Потом он стал старшим мастером промывочного участка, ну, а еще не защитив диплом, получил должность инженера по оборудованию. Следующей ступенькой намечался пост главного инженера или, на худой конец, заместителя начальника депо по ремонту. Впрочем, и само «звание» — начальник паровозного депо Глубокая было Роману по плечу, хозяйство было небольшим. Но «судьба-злодейка» определила другое повышение, на ту же должность, но гораздо масштабней в Кречетовке.

После гражданской войны Абвер тесно сотрудничал с русскими белоэмигрантским движением в европейских странах, имевшем агентуру в Советском Союзе. Кураторы предложили Альберту установить по месту дислокации контакт с Донской секцией «Братства русской правды». Организация та мало проявила себя, но исходя из возможных в будущем перспектив, стала востребованной. Стоит сказать, что основателем «Братства» являлся бывший атаман войска Донского Петр Краснов, который, еще, будучи на юге России, тесно сотрудничал с германской армией. Альберту пришлось потрудиться, чтобы наладить связь с несколькими местными членами «Братства». Как правило, это служилые казаки, в офицерских чинах, которые искусно прятали былые пристрастия под личиной советских служащих и сельской интеллигенции.

Такой человек нашелся и в Глубокой. Звали казака Игнат Подрясный. Судя по фамилии, пращуры казака вышли из церковного причта, да и сам Игнат подтвердил, что двоюродный дед обретался монахом в недавно разрушенной Советами обители. Впрочем, себя Игнат горделиво относил к исконному военно-служилому сословию, при царе достиг чина подъесаула (штабс-капитана), хотя происходил из семьи неродовитых казаков-однодворцев. Поначалу Альберт страшился довериться тихому учителю биологии и ботаники местной школы… Но на поверку вышло, что Подрясный не так прост, как кажется, а главное, — мужик-кремень, хоть и «косит» на людях под ущербного интеллигента. Серьезных дел с ним, конечно, заводить не пришлось (следуя пословице: «волк, где живет, — овец не крадет»), так… использовал учителя для переправки информации в областной центр (сам в Ростов ездил только в официальные командировки).

Так вот однажды Игнат посетовал, что «прямо под их носом» пропадает невинная христианская душа, дочь казачьего подполковника и внучка знаменитого походного атамана, убитых большевиками. Говорили, что тот генерал приятель самого Николая Николаевича — дяди царя. Учитель склонял Романа Денисовича помочь бедной сиротке. Поначалу Альберту пришлось озадаченно почесать затылок, не хватало еще прилюдно засветиться. Но казак успокоил, что старые друзья деда и отца подсуетились, у девушки подложный вид на жительство, на удивление чистый и надежный. Только вот, из-за частой смены жительства, с трудоустройством бедняжки никак не получается. Теперь она перебралась в Глубокую и устроилась обтирщицей в колесный цех бригаду паровозного депо. На долю «дворяночки», словно в наказание, досталась работа грязная и малоденежная — оттирать ходовую часть паровоза от мазута, копоти и прочей наросшей на колесных парах мерзости. Врагу не пожелаешь такой каторжной работенки, а тут благородное создание, нежное, слабое существо.

Альберт считался асом разведки, потому заранее, исподволь разузнал доступную в депо информацию о чернорабочей профилактического участка Татьяне Григорьевне Ткач. Прокол в таком деле, ясное дело, невозможен…

Да и устроить знакомство с девушкой следовало как можно бесхитростней, естественней, а уж лучше, обставить как чисто случайное. Разумеется,

использовать учителя биологии в качестве сводника было неразумно, да и подозрительно. Следовало отыскать иной способ завязать отношения. Начать с того, что в столовку по недостатку средств девушка не ходила. Обедала у себя в цеховой бытовке, где имелась артельная керосинка, ну, и раковина с краником. Так что подкараулить девушку у раздачи или подсесть за обеденный столик, Ширяеву не светило. Да и не комильфо инженеру, одетому в чистые френч и брюки, присаживаться за столы для рабочих. По обыкновению работяги не переодевались, в таких же замазученных робах уходили домой, ну, и такими же шли столоваться. Правда, для женщин-работниц создали некоторые санитарные условия. У них имелись шкафчики для сменной одежды, но по привычке те на работу ходили в посконных обносках, полагая, что выряжаться не к чему… Знакомство во время работы исключалось — подозрительно выглядело, уж слишком явный контраст. Кавалер смотрится барином, а пассия — вымазанная сажей чумичкой. Подойти к девице после окончания смены, на пути к дому, — тоже странно получалось… Так где и как?.. Оставались только выходные дни.

Роману Денисовичу не стоило труда проследить за девушкой. Жила сирота в городской черте, в Иванково, снимала угол у ветхой старушенции. Нормальным шагом идти до бабкиной хатки было с полчаса, торопыге Ширяеву хватало пятнадцать минут. По выходным Татьяна ходила на базар, заглядывала в немногочисленные магазинчики и торговые лавки. Тоже не повод, ну, не станет же инженер напрашиваться, чтобы помочь простушке поднести покупку. «Да и что это значит, — подумает та, — уж не розыгрыш ли какой или того хуже…» Но тут подвернулся удачный случай — однажды Татьяна зашла в клуб и направилась в профсоюзную библиотеку. Ширяев тоже записан в читальню, потому быстро последовал вслед за девушкой. В читальном зале было малолюдно, но Роман Денисович нашел повод присесть за тот же столик, что и Татьяна. Она поздоровалась с ним первая, и немудрено, Роман Денисович в депо личность известная.

Они познакомились… Слово за слово разговорились… Ширяев поинтересовался, что Таня читает, оказалось — «Джейн Эйр» Шарлоты Бронте. Татьяна начала уже вторую часть, напечатанную в потрепанном, дореволюционного издания толстом журнале «Юный читатель (журнал для семьи и школы)». Уж как старая подшивка оказалась в Глубокой, одному богу известно, — наверное, выдали из реквизированного имущества бывших хозяев… Альберт вскользь слышал об английской романистке, прошлого века, но книг автора не читал, поэтому полюбопытствовал у девушки, о чем говорится в романе. Татьяна, увидев его неподдельную заинтересованность, с горячностью стала пересказывать страдания гонимой сиротки, нашедшей дорогу к счастью, но по воле рока потерявшей возлюбленного у венчального алтаря.

Какую трепетную жалость, какое искреннее сочувствие испытывала девушка к вымышленному литературному персонажу, — хотя судьба Татьяны неизмеримо горше и трагичней жизни гувернантки Джейн. Уж Роман Денисович знал о тяготах и испытаниях, выпавших на ее долю, о том каторжном труде, которым бедняжка добывала себе пропитание, Какая все-таки несправедливость упала на плечи столь беззащитного создания, и как стойко та переносила невзгоды. Ширяева поразила сила духа девушки, а так же незлобивость и самоотверженность с которыми Татьяна шла по чуждому ее природе жизненному пути.

Естественно, инженер напросился в провожатые до дома, и спутники говорили, говорили, говорили…

Если быть честным, как на духу, то Татьяна сразу приглянулась Роману — худенькая девчушка с густыми русыми волосами и, о чудо… фиалковыми глазами. Впрочем, девице уже было далеко за двадцать, но она выглядела юной-юной, нежной-нежной. Татьяна, разумеется, не решилась сразу открыться чужому, поведать собственную грустную историю. Но даже человеку, незнакомому с обстоятельства жизни собеседницы, стало бы ясно, что перед ним — не просто обыкновенная пролетарка, а благородный, тонкого духовного склада, чистый и светлый человек.