Случай на станции Кречетовка
Шрифт:
Молодость — есть молодость… Вот и Альберт пил, гулял, как и другие, не беря в толк, как по-умному распорядиться недурственными деньгами, что получал за работу, о которой сызмальства мечтал и любил теперь без ложных прикрас.
Миновав цех ПТО, Роман Денисович неторопливой походкой приблизился к диспетчерской. Засучив еще непромятый рукав новой рубашки, посмотрел на циферблат «Кировских», часы показывали без четверти три. Ширяеву нравились глазастые рыжие цифры, где на месте девятки лихо крутилась секундная стрелка. Классная продукция, семь камней — подарок месткома к пятидесятилетию инженера. В тридцать пятом Госчасзаводу присвоили имя Кирова, «хронометр» выпустили
Дежурному диспетчеру Ширяев сказал, что возьмет мотоцикл для проверки дальних участков. Тот, дав согласие, ехидно подковырнул:
— Ты чего Денисыч к газовой атаке приготовился? — указав на противогазный подсумок, засмеялся. — Вроде, как команды «Газы» не поступало…
«Вот дотошный выискался, все-то примечает, лезет куда не просят…» — недовольно подумал Роман Денисович, однако, дружелюбно парировал шутку диспетчера. — Да так сподручней, что прикажешь, чемоданчик в зубах держать…
В депо каждый знал о хитром саквояже инженера по оборудованию. Дежурный весело махнул рукой, добавил только:
— Заправишься сам в гараже, на вахте канистра с утра пустая стоит…
Без десяти три инженер, выехав на торную дорогу, затарахтел к прорабскому участку НГЧ. Лужи после утреннего дождя считай, высохли, осталась одна сырая корка по обочине дороги. Однако, на проезде к задам бараков дистанции гражданских сооружений, размещенных в низине, лежала густо мешаная грязь. Ширяев, чтобы не вымараться, спешился и, огибая трясину, завел мотоцикл в густой кустарник. Огляделся по сторонам и направился к полянке посреди поросли тщедушных березок, осинок и кривеньких американских кленов, еще не доросших до семян-петушков.
Минутная стрелка приблизилась к двенадцати. Пахряева не было. «Ну, разве подожду минут десять, в надежде на то, что парень завяз в грязюке по бездорожью. Хотя обязан — предвидеть помехи и явиться четко к установленному сроку», — подумал Альберт. Обошел полянку кругом, примеривался, как лучше обделать задуманное, чтобы, как говорят русские, — «комар носу не подточил». Время тянулось нудно, секундная стрелка еле двигалась, минута казалась вечностью. Роман Денисович углубился в кустики — отлить. Уже пятнадцать десять… Чтобы это значило, неужели провал?! Инженер опять принялся вышагивать вокруг, стараясь не вляпаться в случайную кучку дерьма.
«Вот ведь подлецы засрали кругом…» — разведчик начал уже откровенно психовать.
Наконец раздались шаги и шелест раздвинутых напролом ветвей.
«Где же шлялся, дурак?» — Альберт вспылил. И вдруг, некстати подумал: «Грех обижаться на человека, приговоренного к казни, — злиться на закланную овцу…»
Они поздоровались, палач и обреченная жертва. По-товарищески пожали руки друг другу, сказали взаимно доверительные фразы. Боец оперпункта попытался пристроить велосипед к березке, но тонкий ствол прогнулся. Махнув рукой, придерживая руль, Пахряев стал поэтапно излагать выполнение задания. Способный Витя парень, сразу видно — дружит малый с головой, сделал как по нотам… Да только родился не в том месте и не в то время, не под счастливой звездой появился ты на свет, Виктор Пахряев.
Со слов бойца — Лошак не кочевряжился, когда предложили расстаться с жизнью. Одно только смущало бывалого уголовника: в недрах очерствелой души старика еще теплилась, еще вибрировала христианская жилка, бывшая против акта самоубийства, как тяжкому, непростительному греху. Но Пахряев повел себя как нельзя убедительно, привел доводы, которые присоветовал разведчик.
О существовании того света еще никто толком не знает. Зато — наука говорит, что бабьи сказки… А вот нечеловеческие муки, на которые обрекались не
Конюхов принял предъявленные условия. Через час Пахряев забрал скомканную нательную рубаху Лошака и даже приободрил видавшего и не такие виды уркагана. Мол, ничего дядя, все там будем, а ты уже свое пожил, дай пожить другим… Родные благодарны будут, коль узнают, придет время, горькую правду. Ну, а если не узнают, так пофиг — доброе дело делаешь, собственной смертью даешь жить другим…
Философ и моралист, однако, боец оперпункта Виктор Пахряев… Как в воду смотрел, сказав Лошаку, что «все там будут…». И, как теперь, получается, напророчил себе место в первом же ряду.
Через час, убедившись, что Лошак окочурился, Пахряев наврал старшему по караулу и улизнул домой. Уж, что там малым двигало, что даже матери родной парень не исповедовался, не сказал, что уходит навсегда, что больше не свидятся…
«Бог дураку судия. Падший человек, падший, как и другие шкурники, любит только себя одного. Ну, и поделом, получай паря…» — промелькнуло в голове Альберта, стараясь удержать дрожь в голосе, произнес разведчик натужно:
— Молодец, молодец… Витюня! Теперь дам денег, корочки дам, талоны, проездные… Накось, держи вот — чистый паспорт…
И когда довольный Тэошник стал рассматривать новенькую ксиву, Альберт, не мешкая, с левой руки одним ударом, воткнул лезвие финки солдату под ребро. Тот, так вместе с велосипедом, и повалился наземь. Успел только, прошелестеть губами, из-под которых уже сочилась кровь: «За что… почему…» — и откинул голову в сторону.
Трясущимися руками Альберт обтер запачканное лезвие о брючину бойца. Потом брезгливо прикоснулся к его шее и прощупал сонную артерию. «Кончился…» — таков вывод. Выхватив еще из податливых рук корочку паспорта, быстро стал обшаривать карманы покойника. Забрал служебное удостоверение и квиток пропуска, деньги же, сущую мелочь, брать не стал. Ключи, сильно размахнувшись, забросил в дальние кусты. Высыпал из кожаного кисета махру себе в руку, пустой мешочек вернул обратно. После чего агент огляделся и, убедившись, что не оставил лишних следов, покинул место, где лишил жизни человека вдвое моложе себя, пацана — двадцать семи лет отроду. Так, на всякий случай, присыпал махрой собственный след вплоть до спрятанного в зарослях клена мотоцикла и дальше до дороги.
Соблюдая предосторожность, Ширяев изменил обратный путь до депо, поехал в сторону северной горки. На счастье инженера роспуска составов не было, и тот проскочил надвижной путь по наземному переезду, избежав слякоти в проезде под горкой. Обогнув станционные постройки, выехал на дорожку, идущую вдоль главного пути. Выходило, что по прямой на север до самого депо — километра два. Роман Денисович редко ездил этой стороной, из-за щебня, скатившегося с путевой насыпи, разогнаться здесь не представлялось возможным. Да и так, того и гляди — мотоцикл сковырнется, не удержишь руль, и на собственной шкуре ощутишь острые грани щебенки. Вот и пришлось малой скоростью добираться до деповской дежурки, так что на обратную поездку ушло минут двадцать. Поставив «Красный октябрь» в стойло, Ширяев, поводя затекшей от напряжения спиной, направился прямоходом к конторе депо. Затворив дверь коморки на ключ, он в изнеможении плюхнулся на стул. Не желая ни о чем думать, решил подремать минут десять-пятнадцать — хотел привести себя в норму.