Случай в Семипалатинске
Шрифт:
Лыков поинтересовался, что с военным губернатором соседней Семиреченской области. Ведь формально Николка служит под его командой, а не Галкина. Там начальствует знаменитый Ионов, герой многих передряг, создатель знаменитого Памирского отряда, ответил барон. Такой тоже не подведет. Но на всякий случай и к нему будет письмо. Михаил Ефремович – старый боевой товарищ.
Вечером коллежский советник огорошил жену новостью о своем отъезде. Требовалось спешить. Утром следующего дня Лыков выписал бесплатный билет до Омска. Телеграфировал сыну в Джаркент, чтобы встречал его там через четыре дня. Судя по карте,
Глава 4. В пути
Лыков впервые в жизни ехал по железной дороге так далеко на восток. Первый класс предоставлял все необходимые удобства: умывальник и уборная прямо в купе, был еще вагон с душем. В ресторане все вкусное и свежее. Попутчик, правда, попался неприятный – чиновник Главного тюремного управления. Он направлялся в Забайкалье ревизовать каторжные тюрьмы. Самодовольный и пустой человек, быстро понял Алексей Николаевич. Такие на местах начинают важничать, а тюремную администрацию в грош не ставят. Ну да шут с ним…
После Челябинска началась уже Сибирь. На западе она унылая, некрасивая, и никакого величия в ней нет. Промелькнули Курган и Петропавловск, города, которые подняла из грязи чугунка. Лыков начал потихоньку собирать вещички.
Поезд подошел к станции Медвежья, что в семидесяти семи верстах за Петропавловском. Место было незначительное, в утреннем тумане виднелись какие-то деревянные балаганы. Долго ли еще тащиться до Омска? На стоянку в Медвежьей отводилась четверть часа. Лыков как раз закончил завтрак и хотел пойти на перрон, но не успел. Дверь без стука отворилась, и вошел азиат. Молодой, одетый в суконный кафтан, с большим малахаем на голове. Глаза настороженные, лицо скуластое, нос уточкой. Не здороваясь, он молча смотрел на пассажиров, переводя взгляд с одного на другого.
– Ты куда заперся, кривая рожа?! – рассердился тюремный инспектор.
Неизвестный сообразил что-то и протянул Лыкову клочок бумаги. На нем рукой сына было написано: «Бери вещи и иди за этим человеком, быстро и не привлекая внимания». Это было неожиданно, но думать долго не приходилось. Сыщик мигом оделся, схватил багаж и вышел вон.
Загадочный посланец шагал впереди, по-прежнему не говоря ни слова. Да он, вероятно, и русского языка не знает, решил Алексей Николаевич. Ну и пусть. Почерк Николки не подделан, надо идти, куда он велит. А там разберемся.
Они быстро обогнули вокзал и свернули в первую же улицу. Кругом сновали люди, ехали телеги, мычал скот. Бойкое оказалось место эта станция Медвежья, Лыков не ожидал подобного столпотворения. Где рельсы, там и жизнь… Глазеть по сторонам приходилось на ходу – азиат торопился и манил за собой. Он даже и не подумал взять вещи у питерца. Алексей Николаевич сам тащил поклажу: большой саквояж с дорожными принадлежностями и баул с гримерным депо.
Уже через пять минут парочка вошла в большой деревянный дом, по виду – постоялый двор. Не задерживаясь, азиат проследовал в конец коридора, толкнул дверь и пропустил Лыкова вперед.
– Ну, здравствуй, папа!
Николай сильно изменился за то время, что Лыков его не видел. Крепкий, плечистый – ну это, допустим, в отца. Волосы коротко острижены, борода простого русского типа, лицо загорелое. Подпоручик был в темно-зеленом с красным прикладом мундире Сибирского казачьего войска с погонами хорунжего.
Алексей Николаевич сильно сжал сына, подержал так и неохотно отпустил. Три года! Присутствие постороннего человека мешало ему в полной мере выразить свои чувства. Он отступил на шаг и придирчиво оглядел Николая. Профессионально внимательный к деталям, сыщик сразу увидел неестественно побелевшие кончики пальцев.
– Это что такое?
– Отморозил.
– Где?
– На Каракоруме.
– Что за место?
– Высокогорный перевал, связывает верховья Инда с верховьями Тарима.
Коллежский советник рассердился:
– Ты не абракадабру, ты дело скажи. Почему не написал?
– Да уж зажило все. Пальцы не отняли, и слава Богу.
– Но…
– Отец! Ты, когда был молодой, своей матушке обо всем писал? И о войне, и о полицейских подвигах?
– По-разному бывало.
– Вот и у меня по-разному. Не забывай: твой сын вырос! Я офицер и занят серьезными делами.
Лыков не знал, радоваться или сердиться. Но Николка не дал ему времени решить. Он повернулся к азиату и сказал:
– Знакомься, Бота. Это мой родитель, Алексей Николаевич Лыков. Я много о нем рассказывал, теперь вот он приехал. Очень мне оттого радостно.
Потом обратился к отцу:
– А это мой ближайший помощник и товарищ Ботабай Ганиев. Он казах…
– Погоди, – недоуменно перебил сыщик. – Казах – это уездный город в Закавказье, в Елизаветпольской губернии. Я бывал там.
Подпоручик терпеливо пояснил:
– Казахи – такая народность. У нас они называются официально киргиз-кайсаки – слышал? Однако настоящие киргизы, которые также официально именуются кара-киргизы, – совсем другое племя. Их не стоит путать друг с другом, а схожее именование как раз и создает путаницу. Я веду упорную борьбу с начальством, приучаю его к правильным названиям.
– Впервые слышу про это. А начальство как относится к тому, что молодой подпоручик его поучает?
– Пока терпит. Но ты ошибаешься, если считаешь такой вопрос пустяком. Казахи – их самоназвание, и оно правильное. С пятнадцатого века идет. Нам давно пора перенять его и не раздражать народ, который служит России верой и правдой. Во всяком случае, большая часть этого народа. И Ботабаю вовсе не все равно, как его зовут русские.
– Давай потом об этом поговорим. Объясни сначала, почему ты высадил меня здесь, не дал доехать до Омска? И почему ты в казачьей форме, а не в стрелковой, что за маскарад?
Лыков-Нефедьев недовольно покосился на отца. Тот спохватился и протянул казаху руку:
– Виноват! Очень рад познакомиться. Помощник моего сына и его товарищ… Это, значит, вы ему спину прикрываете? В письмах он ничего не писал о вас.
– А ему не положено, его служба секретная, – ответил тот без акцента. – Меня звать Ботабай Аламанович, но можно и без отчества, просто Ботабай. Я тоже рад с вами познакомиться.